Илья Кормильцев - Non-fiction

ИК:За два года, пока существует издательство, наша позиция видоизменяется, корректируется, уточняется. В последнее время в наших разговорах все чаще звучит такое словосочетание, как «метафизическое сопротивление». Что это означает? У критического сознания человека есть различные уровни функционирования. Допустим, я могу быть недоволен тем, что у нас в подъезде кто-то постоянно мочится на лестнице. Я жалуюсь в ЖКО или в милицию, поставлю на дверь домофон и т. д. Это протест, но он метафизическим не является. Потому что я ставлю под вопрос не некие неизменные константы, то, что называется мироустройством, а пытаюсь корректировать Вселенную в локальной точке. Когда ставится вопрос более глобального порядка, скажем, что на следующих выборах Путина не должны избрать, к примеру, а должны избрать Хакамаду или Немцова, это тоже не метафизический протест. Потому что эти вопросы не ставят под сомнение саму организацию, устройство Вселенной, они принимают реальность такой, какая она есть.

ВП:А вы нет?

ИК:Метафизический протест начинается там, где то, что называется повседневным опытом реальности, ставится под сомнение. В этом он родственен религии.

ВП:Против чего и кого этот протест направлен?

ИК:Он всегда направлен против того опыта, который называют банальным опытом реальности. Если пользоваться терминологией Лакана, его психоанализа, проводится различие между терминами «реальность» и «реальное». Реальное — это то, что истинно существует, реальность же — это некая конвенция, представление об этом реально существующем, господствующая в данном человеческом обществе в настоящий момент. Например, считают, что город делится на дома, а не на какие-то другие блоки. Хотя это вопрос того, как договориться. Например, в Америке дома делятся на блоки, адреса идут по блокам. И это деление тоже работает. А можно предположить, что дома вообще строятся не случайно на определенном месте, обращаясь к китайской геомантии. Можно сказать, что это джинны заставляют строить людей дома в том, а не ином месте, там, где им нужно поселиться. То есть реальности можно всегда задать вопросы, поставить под сомнение: истинно ли то, что мы видим? И вообще: видим ли мы то, что мы видим, или мы видим некую социальную конвенцию, которую нас с детства приучили видеть за вещами. И мистика, психоделические опыты — это постановка под сомнение реальности.

ВП:Хорошо, а если спустить этот конфликт из высших сфер в конкретный социокультурный контекст, в то время, в котором мы живем, против чего он будет направлен?

ИК:Речь, собственно, идет о том, что сейчас создается некая мировая система, глобальная, которая, в принципе, не является чисто экономической, хотя за таковую выдается, стремящаяся свести на нет любую альтернативность. Сущность этой системы не экономическая, а, конечно же, идеологическая.

ВП:Вы имеете в виду глобализм?

ИК:Глобализм — это экономико-силовой аспект этого процесса. А у проблемы есть аспект и культурологический, и духовный, который тщательно камуфлируется теми или иными силами. Наша задача — создать поле для альтернативных точек зрения. В этом смысле нас можно назвать сейчас единственными последовательными либералами, если иметь в виду классический либеральный дискурс, как он задумывался в эпоху просвещения во Франции. Последовательный либерализм не накладывает запрета на бытование ни одной из точек зрения.

ВП:Вы говорили, что в издательстве у вас появляются и скинхеды, и муллы, и ученые из Израиля. И конфликтов при этом не возникает…

ИК:Мы создаем для них некое пространство, в котором они могут сосуществовать, по крайней мере, в коридорах нашего издательства.

ВП:У вас в издательстве вышла замечательная книга «Медиавирус: как поп-культура тайно влияет на ваше сознание». Действительно ли, на ваш взгляд, масс-медиа так сильны в сегодняшнем мире, что могут в корне изменить сознание людей, зомбировать его и таким образом манипулировать обществом? Ведь существует даже такое мнение, что в России сейчас существует и разрабатывается единая государственная политика, нацеленная на то, чтобы отучить людей самостоятельно думать, свести их потребности к простейшим инстинктам…

ИК:Политика, безусловно, существует, хотя вряд ли те, кто ее реализует, мыслят ее в тех терминах, которые употребили вы. Это мыслится скорее как забота о коммерческой эффективности медийных систем, например. Такая политика существует. И я считаю, что она мировая. Но с этим можно бороться, иначе наша деятельность была бы бессмысленной. Посредством знакомства с различными взглядами на происходящее вокруг.

ВП:Тут можно вспомнить один из лозунгов вашего издательства — «Книга как оружие»…

ИК:Если убрать тупой вариант (в смысле если долбануть кого-нибудь по голове словарем Вебстера), книга — это идеальное оружие, потому что оно не ставит своей задачей никого уничтожить. Но она меняет того, кто ее читает. Она сражается не на внешнем поле боя с противником, а на внутреннем. Листовка, подброшенная в окоп, перетягивает солдат из одного лагеря в другой, а чаще даже не солдат, а равнодушное гражданское население оккупированных территорий. Книга должна пробуждать. Она должна самого человека обращать на сопротивление манипуляциям. И в этом смысле она является оружием. Оружием в самом прямом смысле этого слова, гораздо более уместным, чем автомат, хотя ситуации, когда одной только книгой не обойдешься, тоже имеют место быть. Но чем больше людей завоюет книга, тем меньше вероятность того, что понадобится автомат, тем меньше выстрелов придется произвести.

ВП:Как, на ваш взгляд, информационные технологии (сотовая связь, Интернет), их бурное развитие влияют на человеческие отношения, образ мысли, способны ли они в корне поменять представление о мире?

ИК:Они уже меняют. У любой системы, которая мыслит себя централизованно, есть своя энтропия. То, что Интернет был создан в рамках оборонных программ США, это очень символичная закономерность. Каждый инструмент, который Система создает для контроля на определенном этапе в силу энтропийных процессов выходит из-под контроля… Но не надо преувеличивать значение Интернета. У него есть один большой недостаток. Пользователь каждого сообщения всегда определяется парой, это ситуация «я» и «он». Если телевизор выдает тотальное изображение одно на всех, то в Интернете я восстанавливаю для себя эти связи каждый раз произвольно. Одни ищут одно, другие — другое, один что-то вносит, другой выносит. Он дает реальную свободу, но это же и его недостаток, потому что Интернет создает такую мощность информационного шума, что становится на каком-то этапе уже недоступно содержание. Я думаю, именно поэтому пик попыток установить контроль над Интернетом в развитых частях мира уже прошел.