Павел Кравченко - Интервью с инвестором

– Наверное, можно сказать, что я увлекаюсь живописью. В детстве родители подарили мне десятитомник школы изобразительного искусства и учили рисовать, правда, у меня это не очень хорошо получалось, но художников, картины я очень люблю, достаточно сносно знаю, конечно, не как профессионал. Русское искусство очень уважаю, пытаюсь понимать современное искусство. Поэтому для меня очень сложно выбрать любимого художника, любимую картину. Понимаете, это зависит от настроения, от того, где висит эта картина, даже от времени года. Я в восторге от живописи Андрея Рублева и Дионисия. Восхищаюсь великими итальянцами. Меня поражает, как ставил свет на своих картинах Рембрандт. Мне очень нравится то, что делали в свое время Пикассо и Дали, то, что делали художники времен русского авангарда, то, что уже в современное время делали ребята из объединения «Марс», и многое-многое другое. Поэтому я бы сказал, что не надо зацикливаться на чем-то, не надо отвергать то или иное направление искусства. Может нравиться Айвазовский, да мне он тоже очень и очень нравится, но всю жизнь сосредотачиваться только на нем и не воспринимать ничего другого, кроме классицизма или реализма, нельзя. В то же самое время нельзя ударяться в другую крайность и кричать, что существует, условно говоря, только абстракционизм. Я очень часто был свидетелем жестких споров о том, можно ли сейчас, например, художнику писать в классической манере. А почему бы нет? В Манеже недавно встретились выставки Мирошникова и Кузнецова. Их произведения написаны в абсолютно противоположном стиле, но как сказал бы тот же самый Мао Цзедун, «пусть вырастают все цветы». Другое дело, что в искусстве нет места халтуре, подражанию, копированию. К сожалению, на развалах возле Центрального дома художника и в Измайлово, по большей части, не искусство. И портрет, похожий на фотографию, и натюрморт с детально прописанными завитушками – это не искусство, если нет души художника и идеи.

– Вы эмоциональный человек? Вы легко идете на риск? Знаете ли вы свой порог риска?

– Да, я эмоциональный, но не сказал бы, что легко иду на риск. Вообще, не люблю риска: не играю в азартные игры, я, извините, люблю только выигрывать, поэтому риск отвергаю. Другое дело, когда с этим связаны интересы страны, будущее страны, будущее твое, твоих детей. Скажем, в 1991 году я действительно шел на грандиозный риск, но считал, что это было необходимо ради России, и не жалею о том, что мы сделали. Вот сейчас раздаются голоса, публикуются интервью уважаемого человека, героя Великой Отечественной войны генерала Варенникова, который уже договорился до того, что толпы разъяренных людей напали на беззащитные танки в центре Москвы. А у меня один вопрос, а зачем же тогда в Москву, где не было демонстраций, где не было волнений, ввели сотни единиц техники и тысячи вооруженных людей? Ввели и бросили их в центре города, когда есть жесточайшее табу: никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя использовать армию против собственного народа. Я считаю, что тогда нашими общими усилиями удалось избежать огромной трагедии.

– Доверяете своей интуиции?

– Интуиции своей хочется доверять, но доверяй, да проверяй. Если есть возможность принимать решение не интуитивно, а на основании трезвого расчета, то это лучшее решение, хотя чувствовать нужно, и есть люди, которые интуитивно принимают верные решения.

– Вы занимаетесь благотворительностью?

– Да, я занимаюсь благотворительностью, но очень не люблю говорить об этом. Наверное, самое важное, что удалось сделать, это помощь Раевскому монастырю, храму Грузинской Божьей Матери, помощь храму Большое Вознесение у Никитских ворот, часто удавалось помочь конкретным людям, которые приходили ко мне как к министру, как к депутату, но самое важное, что не надо об этом кричать. Это нормальное состояние человека, если он может, то помогает ближнему своему не для рекламы. Очень плохо, с другой стороны, когда средства массовой информации воспринимают любую благотворительность как попытку прорекламировать фирму. Именно поэтому так тяжело у нас в стране даже написать о хороших делах, так как везде за этим видят попытку прорекламировать кого-то или что-то.

– Как вы считаете, что нужно для того, чтобы быть успешным, финансово независимым? Для вас ключ к успеху – это… может быть, дисциплина, целеустремленность, уверенность?

– Для того чтобы быть успешным, финансово независимым, да и вообще, для того чтобы добиться успеха, нужно, прежде всего, учиться. Родители с детских лет объяснили мне, что человек до всего должен доходить сам. Где-то в 4 года купили мне большой энциклопедический словарь (тогда он был двухтомным, синий такой). И когда я задавал вопросы, они говорили – читай, не найдешь, ответим. То есть самостоятельность, необходимость получения постоянно все новых и новых знаний, тяга к знаниям. А дальше уже честность и порядочность. Почему именно честность и порядочность? Потому что я считаю, что деньги, нажитые нечестным трудом, всегда будут жечь руки, и если вы поставили себе задачу добиться успеха любыми средствами, то, может быть, он придет, но это когда-нибудь очень плохо закончится.

– Справедливо ли высказывание, что жизнь – это игра?

– Жизнь – это не игра. Игра может быть повторена, фигуры на шахматной доске можно сбросить, поставить вновь. Жизнь проживается, а не играется, один раз. Здесь все слишком всерьез. Именно поэтому никогда нельзя заигрываться.

– Что для вас деньги? Какое место они занимают в вашей жизни?

– Деньги – это средство достижения некоторых целей. Это возможность реализовать ваши мечты, желания, возможность обеспечить жизнь вашим близким, прежде всего образование себе, детям. Еще раз повторяю, что у меня в семье на протяжении многих поколений образование считалось одним из важнейших жизненных приоритетов. Поэтому деньги никогда не могут быть самоцелью. Это, фактически, отложенные ваши мысли и идеи.

– Как кризис 1998 года повлиял на ваше финансовое положение?

– Кризис 1998 года плохо повлиял на мое финансовое положение. Впереди есть вопрос – ваша худшая инвестиция. Я вложил деньги в ГКО, действительно поверив в то, что государство будет действовать рационально. Очень быстро понял, что произойдет нечто страшное. В то время я работал сначала главой Государственной налоговой службы, а потом начальником финансового аппарата правительства и не имел никакого морального права выходить из этой пирамиды. Мне важнее мое доброе имя, и не хватало еще, чтобы люди тыкали пальцем и говорили, что он знал, но убежал, как крыса с корабля. И поэтому я просто смотрел и сокрушался, как обесцениваются мои сбережения. Да, действительно, после кризиса Минфин постарался минимизировать убытки, но они были все равно очень и очень большие. Но я не жалею об этом, потому что деньги бы я тогда сохранил, а очень многое потерял бы. Не случайно этот вопрос всплыл во время одной из передач, когда журналист Соловьев напрямую спрашивал бывшего министра финансов Михаила Задорнова, знал ли я о том, что происходит, хотя я на самом деле не знал о подготовке документов по 19 августа (я был в отпуске) и принимал ли я какие-то меры. Он тогда подтвердил, что несмотря ни на что никаких мер я не предпринимал, не мог.