Алексей Цветков - Анархия non stop

Культура в мировом супермаркете играет роль презерватива, напяливая который, буржуа страхуются от всего нежелательного, т.е. от вторжения. Культура на рынке — это всего лишь средство ограничения желаний, условие тотальной эксплуатации человечества капиталом. Коммунизм для жителей планетарного супермаркета подобен лунной изнанке — никто ее не видел, только избранные случаем знают ее, для остальных в продаже неубедительные лунные глобусы и малодостоверные фотографии с явной ретушью, которые модно вставлять в видеоклипы обслуживающих рок-групп. Большинство людей, занятых изготовлением обслуживающего искусства, боятся понять, что художник, чтобы победить, должен сделать искусство освобождающее. Художник должен отказаться от навигации в арт-мире, он сам будет полюсом, организующим навигацию. Такой художник становится Сталиным в Кремле вызванных им образов.

Освобождающее искусство холодное, острое и зеркальное, как штык. Но главное в освобождающем искусстве: оно направленное, готовое к поражению цели, а не к рыночной инновации. Неизбежная в наступающем веке планетарная гражданская война требует от искусства стать опасным, а по-настоящему опасным оно становится, когда автор осознает встречу, пересечение радикального арта с антисистемной политикой.

Учитывая расклад предстоящей гражданской войны, любая из форм творимого автором мира должна строиться в соответствии с единым общим планом тех, чью сторону автор выбрал. Колонизация бессознательного, наивно и обреченно начатая когда-то сюрреалистами, может быть осуществлена только в коллективном делании, после вымирания (исчезновения, эмиграции из жизни) не согласных с коллективом. Мы увидим ни с чем в современности не сравнимые массовые плоды такой колонизации. Никакого революционного авангарда (и в художественном, и в политическом смысле) еще не было, все, что так себя называло, — сны о будущем революционном искусстве. Сны как подавленные, замаскированные желания. Сны, ограниченные пространством национальных культур, потребительских предпочтений «побеждавших» классов, жанров, навязанных авторам предшествующими «авангардистами».

Революционный авангард не требует перевода на другой язык, он окончательно выясняет отношения между готовящими и ждущими, между производящими и потребляющими, между читающими и пишущими, между показывающими и смотрящими, между ­несущими смерть и умирающими, где бы они ни находились и в какой сфере ни были бы заняты.

Арт-менеджеры 90-х делают тысячи долларов, продавая социалистический реализм, в отсутствие синхронной социальной среды превратившийся в коммерческий кич, и не предполагают, чем это им отрыгнется в новом веке. Побочные эффекты очень часто оказываются более важными для истории, нежели основные реакции. Специально для продавцов и специально против них возникнет новый большой стиль — коммунистический реализм. То, что невозможно продать, то, что с точки зрения арт-менеджеров никак не будет называться, то, что возвращает продукту категорию реальной необходимости и отменяет его спекулятивную условную цену.

Для коммунистического реалиста реальность сама является возможностью конструирования необходимого. Необходимого для путешествия в Утопию.

Выбор между художественными проектами означает выбор между проектами политическими. Задачи коммунистического реализма — не отображать или интерпретировать действительность, но практически воплощать намеченное боевыми организациями трудящихся. Фокус в том, что действительность продемонстрировать можно только в виде изменяющего действительность действия, потому что сама действительность есть бессознательное непрерывное действие стихий, а значит, никакой другой реализм невозможен, все буржуазные претензии низводят действительность до статичного состояния трупа.

Делать план освобождения труда очевидным, демонстрировать волю тех, кто владеет той или иной ориентирующей специализацией, но готов от нее отказаться ради большего.

Созданные революционным авангардом машины подсознания, заряженные энергией коллективного недовольства, взломают укрепления буржуазного и якобы аполитичного художественного мира и атакуют скрытый в этих укреплениях тип сознания — пассивный, ироничный, наполненный ожиданием, страдательный, рабский, паразитический, как раковая опухоль.

У рабочих украли речь. Они не распоряжаются знаком, хотя и изменяют означаемое. Пролетарий не в состоянии сам сделать свою спецовку, свою манеру, свою терминологию модной, не в состоянии выразить непобедимую метафизику забастовки, придать статус артефакта и классового символа обыкновенной отвертке, при помощи которой стильно, например, выколупывать булыжник из Красной площади и посылать его властям как декларацию о намерениях. Работающему некогда. Необходим художник, способный преодолеть отчуждение, т.е. способный увидеть в себе такого же пролетария, необходим до тех пор, пока пролетарий не бросит работать на классового врага и не протянет пролетарскому художнику руку, чтобы вместе творить восстание.

Заново поженить мертвое и живое, стать модернистом после модернизма — такая задача стояла когда-то перед кем-то. Не учитывалось одно «но» — мерт­вое и живое есть относительные, т.е. классовые, понятия и один и тот же рецепт, примененный буржуазным или коммунистическим человеком, дает прямо противоположные результаты, ибо они говорят на разных языках и разное называют живым.

Сегодня есть шанс быть коммунистом после коммунизма, партизаном планетарной революции после эпохи региональных революций. Жизнь необходима нам, осталось поступить так, чтобы мы, работающие с красной материей, стали необходимы жизни. Решили языковую проблему, вернув язык тем, кто имеет на него право.

Разберитесь, какое меню вам подают на тарелках спутниковых антенн и есть ли разница между этими тарелками, установленными на ваших балконах, и тюремными мисками, прикованными к столам?

В 68-м, в эпицентре парижского шухера, литераторы и сочувствующие художники захватили тамошний Дворец Словесности и пытались оттуда «деприватизировать культуру». Сегодняшний авангардный художник не запирается в сквоте, он направляется в замолчавшие из-за бессрочной стачки цеха какого-нибудь гиганта и вместе с рабочими ставит там мистерию «Государство и Революция», разработанную Ульяновым на озере в шалаше. Вход бесплатный. Не явившихся просим не обижаться. Никакой игры. Все настоящее.

Искусство, принятое в супермаркете, в ста случаях из ста гримирует труп. Нам незачем участвовать в этом ритуальном помешательстве, развлекать разлагающихся в галереях и клубах динозавров капитализма. Задача — дать реальности новую художественную форму, соответствующую достигнутому автором уровню свободы. Свобода, выраженная средствами революционного арта, подбирает человека с земли, поднимает его с колен и приводит к восстанию, т.е. к вертикальному социальному положению. Интеллектуальная и художественная активность не является уклонением от физического труда, только если такая активность готовит мутацию окружающего вас социального сырья. В момент такой мутации сырье перестает быть сырьем и делается субъектом собственной истории.