Алексей Цветков - Анархия non stop

Лишенные вождя, его молодчики еще не раз зверствовали, перебираясь все дальше от Москвы, позже многие из них стали не последними людьми в армии Нестора Ивановича Махно.

SS. Так подписывал свои письма сын известного в Аризоне психоаналитика. Письма были адресованы отцу, хотя оба жили на разных этажах одного дорогого дома. Как свидетельствуют материалы следствия, после смерти жены (автокатастрофа) инспектор человеческих душ решил воспитывать мальчика по собственной методе. Отец решил написать о взрослении сына поучительную медицинскую книгу «Эдип без матери». Начали, когда SS исполнилось четыре года и он научился ставить подпись. Он уже умел запомнить, последовательно рассказать и нарисовать каждый свой сон. Папа показывал диснеевские мультфильмы, прокрученные назад и перемонтированные с голосом погибшей матери. Ребенку это нравилось. Отец водил дитя на сеансы иллюзионистов, вместе с ним готовил пиротехнические бомбы, разглядывал Луну и Марс через телескоп и подробно комментировал японские порнокомиксы, помещенные в Интернете только для взрослых. Любимой игрой были прогулки в необитаемой пустыне. «Мы хоронили друг друга в песке, под звездами, притворялись животными, устроившимися на зимнюю спячку, слышали движения и угадывали мысли друг друга на расстоянии километра», — вспоминал экспериментатор в «Криминальном интервью». SS еже­дневно посылал отцу короткие письма, в них он признавался в том, о чем стыдно было говорить. Проявив раннюю способность к рисунку, все чаще выражал свои мечты в цвете. Онанирующие небоскребы «трахо­града», двуглавые крылатые рыцари с рогами, Дон Кихот, ищущий что-то в штанах у Санчо, постепенно менялись жесткими сюжетами: русалки, завтракающие кишками еще живого и еще поющего дельфина, трансформеры, надевающие на себя, как халат, еще теплое человечье тело. Отец, друг Эриха Фромма по переписке, считал такое искусство освобождением личности, а себя — экзорсистом. SS на ночь красил себе волосы черным, лицо — золотым, а губы — белым, в такой маске он мог свободно управляться с кошмарами, потому что сам становился кошмаром. Днем ему запрещалось показываться на улицу в таком виде.

Алин Рув — поддавшаяся обаянию «сюрреалиста и спирита» (обоих слов она не понимала) полудеревен­ская телка, отправилась с ним в пустыню первой, во время оральных ласк ухажер мгновенно переломил ей шею, помочился на конвульсирующее тело, проколол девушку в местах «чакр» вязальными спицами и, «когда душа ее удалилась и тень остыла», закопал труп в песке.

Следов изнасилования криминалисты не обнаружили.

Сестренкам Фриц SS много рассказывал о своем отце и сексуальной революции. В пустыне они сами раздели его, разожгли костер, покрыли его тело знаками, а лицо — любимыми красками SS. Ему полагалось изображать пляшущего Кришну в их секс-шоу, а сестрам — играть очарованных его движениями монахинь. Сначала разорвали на части одну из сестер, опьяненная представлением, она не сопротивлялась и, забыв о боли, пила, умирая, кровь из собственных ран. Кришна не пощадил и вторую, поджег ее длинные волосы и долго стрелял по бегущему, воющему факелу из «беретты».

Детальные зарисовки и подробный перечень подвигов он посылал на верхний этаж, отцу, по-прежнему полагавшему, что речь идет о ночных фантазиях, и даже советовавшему отдельные приемы будущих «пьес».

Родители сестер Фриц, погребенных в пустыне, попросили разобраться в истории местных крестных отцов. Мафия элементарно вычислила SS и отрубила ему на дознании указательный палец, но талантливый выдумщик запутал авторитетов и вместе с ними поехал разыскивать беглянок в Джерси, где красиво сдал провинциальную братву федералам и получил пару сотен долларов за помощь властям в борьбе с организованной преступностью.

С этого момента фрейдист-отец заподозрил неладное, разыскал в пустыне тела и стремительно приближался к помешательству, от которого уберег стольких пациентов. Сын готовил новую акцию вдвоем с приятелем. Увлечь за город победительницу районного конкурса красоты. Однако в последний момент товарищ перетрусил, как говорил позднее, «из-за чрезмерно расширяющихся зрачков маньяка». Чудом уцелевшая жертва подарила несостоявшемуся палачу букет и сфотографировалась с ним в зале суда, для газеты.

— Я любил трех женщин, и все пали от моих рук, — гордо откровенничал SS. Письма отцу Эдип продолжал писать и в камере смертников. Перед казнью он просил свидания с родителем и подарил ему рисунок петли и болтающегося в ней манекена с надписью DODDY, а вокруг, недоумевающие, Дональд Дак, Микки Маус и заяц Банни.

Через год, в день казни сына, доктор повесился в развлекательном парке города Т. В кармане старика нашли последнее письмо, подписанное SS, оно называлось «нестрашный суд психоанализа», были там и такие строки:

«Комплекс — это индивидуальная проблема самоидентификации, обычно неосознаваемая или переживаемая в символической форме. Проблема, вызванная коллективным сюжетом поведения. В этом общепринятом сюжете приходится выбирать роль, собственно, ты «закомплексован» ровно настолько, насколько ты не справился со своей ролью. Я сделал последнюю открытку. Не вкладываю ее в конверт, передам, только если разрешат увидеться. Хочу, чтобы на этом картоне были заметные отпечатки пальцев преступника».

Выдавший SS друг женился на той самой манекенщице. Поколение «убийц-клоунов» признает SS своим предтечей и ездит в ту пустыню, чтобы встретить его разрисованную тень.

Двадцать четыре ружейных ствола. Своего рода циферблат. Прицельность каждого регулируется отдельным винтом. При помощи фитиля и правильных отверстий все ружья выстреливают одновременно. Утром полицейский комиссар донес королю: «У театра Амбигю вас постараются убить». Роскошная процессия с усиленной против обычного кавалерийской охраной миновала указанное полицией место. Короля закрывали своими телами несколько маршалов и министров. Артистам, вышедшим приветствовать монарха, ничего не удалось рассмотреть, как будто его не было вовсе и ехала одна свита. Все забыли, что в Париже есть и второй театр Амбигю.

Залп оглушил всех на бульваре. Восемнадцать человек расстались с жизнью на месте. Еще два десятка получили разной тяжести увечья. Убитых лошадей никто не считал. Королю пулей оцарапало висок.

Самое сильное впечатление изобретателя — пылающая Москва. Он был герой наполеоновских походов, особенно отличившийся доблестью при Бородино и под Смоленском. Южанин, сын безродного вора, поднявшийся в офицеры революционной армии, сразу после войны он получил десять лет за кражу коровы. В тюрьме подружился с республиканцами, лично знавшими когда-то Робеспьера. Будущий изобретатель вышел за ворота тюрьмы с твердым намерением наказать буржуазного либерала Людовика. «Я командовал бы страной при помощи двухсот верных штыков, — объяснялся изобретатель перед судьями, — перво-наперво проверил бы происхождение всех крупных капиталов и объявил бы имущественный ценз в 300 тысяч франков». Впрочем, всерьез командовать страной изобретатель не собирался, а просто повторял то, что слышал в тюрьме.