Василий Розанов - Юдаизм. Сахарна

Ах, «беда, коль сапоги начнет тачать пирожник». Как и в случае с г. Петражицким, ведь всякому явно, что и юрист г. К. Арсеньев ровно ничего не понимает, так сказать, в устроении, так сказать, в сложении религий и религии, и ему или обоим им уже совершенно непонятно, странно и дико даже обыкновенное наше «богослужение», со словами — «Вземляй грехи мира, приими молитву нашу!» — с какою-то «кровью, пролитою за грех мира»... Ибо обоим им чужда и враждебна самая мысль о Боге, всякая мысль о Боге. Но каким образом оба они решаются частичный разум своих наук и частичную логику своей юридической профессии возводить к какой-то универсальной логике и универсальному разуму?! В частности, что касается юдаизма, то, поистине, «если бы человеческих жертвоприношений не находилось в нем», их по всему сложению юдаизма — пришлось бы искать и ожидать. Так это вытекает из наклонений и общего духа жертвенного (нисколько не отмененного) культа у них:

1) Приносится непорочный агнец, — непременно! Без болезни, порока, без уродства. И как условие этого, — берется в «агнцы» двулеток... Вот— вот играющий в поле, около матери, — совсем как киевский отрок.

2) Чистота и невинность жертвы до того высматривалась и проверялась, что все дрова на жертвенник предварительно осматривались, и не допускалось бросить на жертвенник полено с загнившим сучком или вообще с гнилым пятнышком в себе. Ничего даже в полене старого и гнилого, ничего больного и слабого, это — дух и закон!

3) Теперь слушайте же, господа: не чистейшая ли и не святейшая ли есть кровь человеческого младенца, «наша» кровь, «своя» кровь?!

4) Но «своя», иудейская — страшно, жалко. И они берут «нашу», гойскую, которая все-таки не совсем животная, а хотя получеловеческая [119].

Да это такая логика звеньев, которой разорвать невозможно. К ней сходятся «бока пирамиды», как к «своей вершине». Ведь Исаак — единственный и последний был у Авраама; от которого, — от 100-летнего Авраама и от 90-летней Сарры, — должен был произойти весь еврейский народ. Вот какой был «пощажен» и «заменен» бараном! Только — он!! Но вечное памятование о человеческом жертвоприношении живет и жило во всем Израиле, живет (я уверен) даже у адвокатов-евреев, хотя они и притворяются не понимающими ничего. У евреев возмутительно их наглое запирательство, их прямая и очевидная ложь «в своем деле». Я убежден, что даже такие лица, как Мережковский, т.е. всматривавшийся в сложение религий и вер, конечно, знают и понимают, что у евреев это есть. Да посмотрите их веру: «жертвенник Соломонова храма был построен на том самом месте, где отец наш Авраам принес в жертву Исаака» (Талмуд)... И, конечно, жертвоприношение Авраама дает полную психологию и полную метафизику жертвоприношения вообще, даже животного, — всегда неполного и всегда недостаточного! Но «где-то должно быть полное», где-то «круг должен замкнуться». Разве евреям не жалко было приносить своих детей? А они их приносили, — и приносили тогда, когда пелись в их храме псалмы Давида... Вообще, они были религиозны, но «на свой лад». Вот это возвращение к «своему ладу», в своем роде «славянофильство» Израиля, в своем роде «Домострой» Израиля, — и есть их жертвоприношения. И они, конечно, непонятны и еще враждебнее гг. К. Арсеньеву и Петражицкому, чем «славянофильство» Хомякова и Киреевского, чем вся церковь наша, чем все вообще религиозное. Но оно есть, но оно было и, увы, останется.

Посмотрите, как они упорно все, — и интеллигенты, — держатся за свое «кошерное мясо». А уже «кошерное мясо» содержит в себе полную мысль жертвоприношения, и — человеческое жертвоприношение включительно.

Все русское «дым»...

Мечта. Слезы. Вздох. А у евреев все реально. Вот в чем дело.

Разве присуще русским достигать, добиваться? Это — «немецкое западное начало», и — совершенно не православно.

* * *

Вчера с вечера все звонили по телефону: один —

— Это квартира г. Розанова?

— Да.

— Кто у телефона?

— Розанов.

— Сам г. Розанов?

— Да.

— Поздравляю вас с окончанием процесса Бейлиса. Оправдали.

— Кто говорит?

— Поздравляю... от лица Шнеерсона...

— От какого «Шнеерзона»?

— О котором вы писали в вашей поганой газете.

— От поганого дурака слушаю.

Другое насмешливее:

— Звонит председатель русского студенческого кружка.

— Здравствуйте. Очень рад. Что?

— Мы решили обратиться к вам... пожалуйста, извините за беспокойство... Как вы думаете: нужно же реагировать как-нибудь на решение киевского суда?! Что́ же, неужели забыть мальчика Ющинского?!..

— Первым делом — отслужить панихиду по нем в Казанском соборе. Если бы не согласился местный священник, следует обратиться к свящ. Буткевичу.

— Да. Мы уже говорили с ним. Но что́ же еще? Неужели не реагировать?..

Я вошел во вкус:

— И, идя по Невскому, — дать по морде какому-нибудь еврею, сказав: «Это вам в память Ющинского...»

У телефона все время, кроме говорящего, слышны голоса. Чувствуется общество.

— Официально за это взыскивается три рубля, и я готов уплатить за студента. Охотно бы и сам, да стар...

Шум, хохот. Положили трубку. Догадываюсь, что евреи и насмешка...

Утешение, что все-таки я им сказал в лицо настоящее чувство.

* * *

Печально, скучно, тоскливо. Решение присяжных... Оно отразило добрый русский характер, немного вялый русский характер, истомленный пассивным слушанием множества речей и в этой истоме скорее сказавший «не знаю», чем «не виновен»... Притом, «приговоры присяжных» в последние годы таковы, что по ним скорее можно умозаключить о нежелании вовсе «судить», нежели о желании правильно «рассудить». «Наше дело — сторона», — говорят обыватели, как бы мотая головой: «свой — своего не судит», «пусть судит царь и закон»... «Мы такие же грешные, слабые: и как мы осудим чужой грех?»

Все это так, если бы не такой жестокий случай: ведь швайкой мозги ковыряли.

Насколько русские дремали, настолько евреи встрепенулись... Обломовщина, среди которой как же им и не «хозяйничать».

Тяжело русскому. Что́-то будет и куда пойдет дальше. А куда-то «пойдет». Евреи после такого триумфа, конечно, не остановятся. Вероятно, потребуют отмены «черты оседлости» и процентной нормы в учебных заведениях. И, по всему вероятию, достигнут. Богаты. Сильны. И в их руках печать.

«Возложим печаль на Господа», — как говорят русские. А и в самом деле, что же вообще делать, как не вооружиться русским терпением?

Было крепостное право. Вынесли его. Было татарское иго. И его вынесли. «Пришел еврей». И его будем выносить. Что́ делать? что́ делать? что делать? Пришла болезнь — как же ее не вынести? Смерть придет — и ту вынесешь. Все вынесешь, когда «Бог велел».