Василий Розанов - Юдаизм. Сахарна

Вот что значит не только «повенчал и кончил», а «повенчал и подумал о дальнейшем». Казалось бы, испытание это ставит жен, испытывающих отвращение к мужьям, в безысходное положение. Но оно введено не для муки женщин, а исключительно в их целях, чтобы оне никогда не обманывали мужей, а всегда и вовремя, до измены, разлучались с ними: «Следующие жены не пьют горькой воды, но и не получают кетубы (денежная сумма, руб. 100—200, при разводе): та, которая сама заявила (мужу): «я для тебя не чиста», та, о которой свидетели показывают, что она не чиста (значит, под «нечистотой» разумеется здесь уже совершившаяся измена), и та, которая отказывается пить» (следовательно, до испытания объявила себя изменившею); см. трактат Сота, гл. IV. Еще поразительнее слова главы VI того же трактата: «Некто заявил ревность жене своей, а она после этого была наедине с указанным лицом (любовник): то хотя бы муж слышал об этом от пролетающей птицы, и тогда он должен отпустить ее (дать развод), выдав кетубу», — т.е. даже такая женщина получает сумму, коею он, будучи женихом, обеспечил ее на случай развода. Из этого правила видно, какую бессмыслицу представляет миф о побиении у евреев камнями «изменивших жен»: преспокойно уходили к возлюбленным, и даже получив от мужа деньги на дорогу, уходили против воли его: закон становился на сторону такой жены, запрещая мужу удерживать ее. Но только тайно, пользуясь выгодами брака, обманывая мужа, она не могла жить и с ним и с другим. Напротив, у нас — сколько хочешь обманывай, только не уходи: и семья у нас грязна, развратна — во- первых и злобна — во-вторых.

Эту каменную молчаливость или чрезвычайную краткословность я наблюдал у некоторых чрезвычайно нежных еврейских мальчиков, первого- второго класса, в бытность мою учителем в Брянской прогимназии. Всегда при этом крайне осмысленный взор. Тишина и неговорливость евреев, по крайней мере детей, замечательна.

« Рабби Тарфон говорит: однажды в дороге я прилег, чтобы прочесть Шема (утренняя молитва) согласно учению школы Шаммая» и т. д. (трактат Берахот, гл. I). Молитвы: утренняя, читалась лёжа, вечерняя — на ногах.

Общий закон еврейства: 1) женщина никаким мицвам (это — не «миква», а молитва ритуальная, или ритуальное действие) не подлежит, ничего молитвенного не исполняет, а только обязана следить за своею «чистотою» и выполнять все требования своевременного «очищения»; вообще следить за собою как супруга и мать, и в этом вся ее религия; 2) мальчик до женитьбы не знает же и не исполняет никаких «мицв», не молится и вообще живет как бы тварь неразумная (хоть и милая), как трава в поле или птица в лесу. Но, 3) тотчас по вступлении в брак еврей принимает на себя все «иго» мицв, довольно сложных и трудных. Таким образом, весь Талмуд есть собственно ритуал семейного еврея и к холостому или вдовцу не имеет никакого отношения. Но... не в самые первые дни брака: «новобрачные и вообще люди, занимающиеся богоугодными делами, освобождаются от шема , от тефиллы и от тефилин, ибо сказано во «Второзаконии», 6, 7: читай их (эти молитвы), сидя в доме твоем : через это

Чрезвычайный гнев библейских страниц против «ашер» — «астарт» не говорит о дальности их расстояния. Старообрядцы отделяются от «никониан» только написанием имени Божия: «Исус», «Иисус»: а подите-ка, есть с ними из одной чашки не станут. Однако печален был бы вывод историков, положим, IV тысячелетия нашей эры: «В России была одна секта, именуемая staroobrijatsi: сущность ее заключалась в смертельной ненависти к Христу-Иисусу, т.е. к Богу христианскому, и они, мирно уживаясь с Магометом и магометанством, с Буддою и буддистами, с Конфуцием и конфуцианством, о вражде к чему не сохранилось никаких следов в их обширной письменности, непрестанно и упорно, до самосожжения, сопротивлялись поклонению Иисусу Христу, и, можно сказать, на каждой странице своей письменности оставили след ненависти к самому имени этого божества, считая его антибожеством; см. тексты...». Вот на такое-то résumé похожи все новоевропейские рассуждения о ханаанских и еврейском поклонении, этих как бы «хохлах» и «москалях», в сущности, одной религиозной расы.

Интересное исследование архимандрита Мефодия «Об именах Божиих», только что просмотренное мною, внушает мысль заметить следующее: у древних славян были: «бог Сварог», «бог Велес», «бог Перун» и пр. Зачеркнем в этих терминах слова собственные (имена): «Сварог», «Велес», «Перун». Останется безымянное имя нарицательное, имеющее все черты отвлеченного знака, отвлеченной представки: «бог». Напишем эту отвлеченную представку с большой буквы и получим наше: «Бог». Таким образом, это не имя божие (всегда — собственное, личное), а — нечто обобщенное. Европейцы, кажется, погрешили и погрешают, принимая эту «общность» за моно- теизм. Все общное, всякое обобщение выражается в единственном числе («идея», «мысль», «открытие»): но таковую нумерационность обобщений ума нашего будем ли принимать за «Ведение Единого Истинного Личного Бога»? Вообще, европейцы как будто не чужды самомнения в определении своего теизма.

К спору с о. Михаилом: «Возобновители язычества в наши дни, Мережковский и Розанов» усиливаются, твердо и положительно: 1) к внесению грации, милого, миловидного, и притом не только извне («кокетливость»), но главное изнутри («душа проглядывает сквозь тело») в нашу теперешнюю, довольно грязноватую, засаленную, плоть; 2) в частности, в сфере отношений одного пола к другому, они не проповедуют разнузданности, но меру, не хотят «вакханалий» (= дебош купца в загородном саду, см. «Чертогон» у Лескова), и первые ушли бы с них, будут ли они в римском или русском вкусе à la «patres conscripti» <���отцы-сенаторы (лат.)> или à la koupez. Но куда «ушли бы»? Вопрос слишком сложный, чтобы на него ответить в двух строчках, но и в двух строчках можно дать начало ответа: «Ушли бы в таинственный и странный феномен влюбленности (очень длительной), ну, как, напр., ее начали обрисовывать в Религиозно-философ. собраниях (дебаты о браке) проф. Налимов и Вл. В. Успенский. Вообще, «язычники» начали подымать плоть ни в смысле «дать хвалу плоти», а в смысле «внести душу в плоть», просветить то, что теперь света в себе не имеет. «Люциферы» (= демоны), кричат на нас враги (М. А. Новоселов); но мы переделываем порицание в похвалу: «lucem ferentes» (= «несущие свет»). В самом деле, чем бы наше «язычество» не кончилось, пусть — полным провалом: в теперешней начальной фазе оно имеет, и все до дна, один мотив: «Вон из тьмы! К свету!». Пусть о. Михаил на меня не сетует, что я часто к нему обращаюсь: это — не вражда (хотя по временам, на некоторые его строки, гнев загорается), но обращение все же к очень внимательному и живому оппоненту. Что спорить «с пространством», — хочется спорить с лицом («религия» этим и отличается от «философии»),