Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6603 ( № 25 2017)

«У гробницы Данте» воистину грандиозное создание. Оно отмечено редкостной изобразительной силой, которая несёт в себе нечто живописующее и самого Данте, и автора стихотворения; их гений, муки и страдания. Стихотворение имеет форму монолога и прямой речи великого итальянца. Без всяких стилизаций и ухищрений. Просто нагая мощь. Стихотворение от первого лица – это первое лицо – Данте. Решиться на такое уподобление может лишь личность гениальная и героическая. Стихотворение пронизывает напряжённое отчаяние, которое внушает сам мир в те далёкие времена и в не меньшей степени во времена наши. Это гениальная попытка преодоления людских мук и страданий, безумия исторического потока. Странно, что эта лирическая пьеса за редчайшими исключениями не вызывала должного интереса и внимания. Вот эта сила, красота и мученичество в исполнении русского лирика, растворившегося в тени великого художника далёкой средневековой Европы. Это трагическое признание как бы самого Данте.

У гробницы Данте

Мне мачехой Флоренция была,

Я пожелал покоиться в Равенне.

Не говори, прохожий, о измене,

Пусть даже смерть клеймит её дела.

Над белой усыпальницей моей

Воркует голубь, сладостная птица,

Но родина и до сих пор мне снится,

И до сих пор я верен только ей.

Разбитой лютни не берут в поход,

Она мертва среди родного стана.

Зачем же ты, печаль моя, Тоскана,

Целуешь мой осиротевший рот?

А голубь рвётся с крыши и летит,

Как будто опасается кого-то,

И злая тень чужого самолёта

Свои круги над городом чертит.

Так бей, звонарь, в свои колокола!

Не забывай, что мир в кровавой пене!

Я пожелал покоиться в Равенне,

Но и Равенна мне не помогла.

1958

Стихотворение впервые было напечатано уже после смерти автора в журнале «Новый мир» (1959, № 4). Для Заболоцкого эта победа над «временем и тяготением» не случайна, а потому и стала потрясающим памятником великому итальянцу, великому русскому, великой поэзии и обычной судьбе.

Исчезло в них служенье красоте…

Искусство / Искусство / Театральная площадь

Царь Берендей – Богдан Волков, Снегурочка – Ольга Селивёрстова

Фото: ДАмир Юсупов

Теги:Опера „Снегурочка“ , театр , постановка

Опере „Снегурочка“ опять не повезло в Большом театре

Весенняя сказка Островского – Римского-Корсакова в текущем сезоне вдруг стала резко популярной: к не самой простой опере великого композитора обратились сразу два ведущих мировых оперных театра.

В апреле «Снегурочка» появилась в Парижской национальной опере – впервые за многие годы в одном из крупнейших оперных домов: ведь ещё совсем недавно один из самых поэтичных, но одновременно и самых малопонятных вне русской ментальности опусов гения был главным образом «продуктом для внутреннего потребления». Дмитрий Черняков решил ситуацию исправить, предложив французской публике в этом произведении полный набор самых модных ныне режиссёрских ходов по десакрализации сказки и развенчанию мифа: то, чем европейский театр занимается уже десятилетиями, например, в отношении опер Вагнера, теперь применено к русской классике.

«Наш ответ Чемберлену» не заставил себя ждать: Большой театр России закрывает свой сезон премьерой «Снегурочки» в постановке Александра Тителя, который идёт в общем-то той же дорогой, что и его коллега в Париже. Несмотря на то что режиссёры принадлежат к разным поколениям, их желание переписать сюжет Островского и раскопать в опере Римского-Корсакова что-нибудь эдакое, чего ранее никто не раскапывал, абсолютно в духе нашего времени – эпохи тотального режиссёрского диктата в оперном театре.

Нынешняя постановка «Снегурочки» в Большом уже девятая, и, если верить статье Ирины Коткиной в увесистом фолианте, подготовленном редакционно-издательской службой театра к премьере, этой опере никогда особо не везло на его сцене. Пожалуй, лишь певцы разных поколений испытывали к ней интерес, насыщая своим совершенным вокалом великую партитуру – в истории остались замечательные работы Антонины Неждановой и Леонида Собинова, Сергея Лемешева и Ивана Козловского, Надежды Обуховой и Ксении Держинской, Елизаветы Шумской и Ирины Масленниковой, Галины Вишневской и Ирины Архиповой. А вот к работе дирижёров и режиссёров в каждой из этих постановок у критики всегда были большие претензии, и даже легендарный вариант Бориса Покровского 1954 года сочли не­удачным, усмотрев в нём чрезмерное обытовление сказки.

Безусловно, как крупную неудачу, если не провал, можно рассматривать и нынешний спектакль – свою «Снегурочку», достойную его сцены, Большой так пока ещё и не обрёл. У Александра Тителя с Римским-Корсаковым вообще отношения непростые: при очевидном интересе постановщика, главного режиссёра оперной труппы Музыкального театра им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко, к творчеству знаменитого сказочника хороший результат получается далеко не всегда. И если его «Ночь перед Рождеством» (Большой, 1990) и «Салтана» (на родной сцене, 1999) невозможно было не приветствовать, а к «Майской ночи» (там же, 2008) отнестись с пониманием, хотя и не принимая всецело, то о «Золотом петушке» в «Стасике» (2003) мало кто вспоминает без содрогания. Столь же «привлекательной» оказалась и его «Снегурочка», разъятая и препарированная по всем правилам режиссёрского волюнтаризма.

Оригинальная концепция спектакля гласит, что действие весенней сказки разворачивается в неуютном пространстве наподобие киношного «Сталкера»: техногенная катастрофа или ядерная война уничтожила на планете почти всё живое и погрузила её в тотальную зимнюю ночь. Осталась лишь жалкая кучка людей, именующих себя берендеями, влачащая на обломках цивилизации самое жалкое существование. На обломках – в прямом смысле слова: из-под снежного настила торчат верхушки ржавых высоковольтных башен и изгиб «колеса обозрения» из парка культуры, а «хоромы» царя Берендея – это облезлый железнодорожный вагон, каким-то чудом не погребённый под слоем бесконечно падающего пенопластового снега. Берендеи абсолютно деградировали и люмпенизировались – в рваных грязных ватниках, замотанные какими-то тряпками, они словно аккуратно списаны художником Владимиром Арефьевым с многочисленных московских бомжей. Верховодит этой шайкой маргиналов юнец, сидящий на «дозе», которого почему-то величают царём, «владыкой среброкудрым». Похоже, степень помешательства выживших после апокалипсиса давно перевалила точку невозврата.