Газета Завтра - Газета Завтра 23 (1227 2017)

В Дуньхуане и окрестных городах лет сто назад побывали русские путешественники Пржевальский, Роборовский, Козлов, Маннергейм, Ольденбург. С тех пор у нас не появлялись путевые заметки о Шёлковом пути, который ведёт далее по дорогам Синьцзяна. Старинный уйгурский город Кумул (китайское название Хами), пограничные Алашанькоу (Боро-Тала) и Хоргос, овеянный историческими событиями российско-китайских отношений Инин (Кульджа). Все они получили второе дыхание именно благодаря Новому Шёлковому пути. Что уж говорить об Урумчи, главном городе Синьцзяна и "ядре" всей китайской части трансконтинентального торгово-экономического маршрута? Сразу несколько новых районов пятимиллионного города быстро насыщаются филиалами заводов с восточного побережья, логистическими центрами, вокзалами и аэропортами, университетами и вычислительными центрами.

Написанные сочным языком путевые заметки позволяют за несколько часов совершить уникальное путешествие длиной в три тысячи километров. Более 150 фотографий автора помогают своими глазами увидеть происходящее на китайской земле возрождение Шёлкового пути. Но нам недостаточно просто порадоваться за соседей, нашедших стержень нового рывка вперёд. Нам надо понять, что те же темпы, те же достижения нужны и возможны у нас. Размышления автора на эту тему, возможно, являются самой ценной частью книги, которую стоит прочитать.

Книга с описанием путешествия по маршруту Нового Шёлкового пути — первая в мире. Неудивительно поэтому, что её уже перевели на китайский язык и издали в Пекине.

Ничего не скажу

Александр Проханов

8 июня 2017 0

На атаку своей страницы в Фейсбуке, что Александр Проханов считает составной частью информационно-идеологической войны против России и Русского мира, писатель и главный редактор "Завтра" отвечает новым циклом под условным названием "Покайтесь, ехидны!".

Станислав Александрович Белковский был головой сёмги, и он работал под прикрытием. У него был двойник — ночная ваза, которой пользовался японский император во время атаки на Перл-Харбор. Ночная ваза и глава сёмги часто менялись местами, и это вводило в заблуждение самого императора, не говоря уже о других, кто терял след Станислава Александровича Белковского сразу же, как только тот покидал помещение радиостанции "Эхос Мундис" и оказывался на Пикадилли. Пикадилли в это время года выглядела сумрачной. Булыжник блестел от дождя. Мало кто отваживался бросить бомбу в проезжавший кэб. Но это не значило, что на это не был способен Станислав Александрович Белковский. Бросить бомбу в кэб было для него то же самое, что поле перейти. И когда он переходил поле, двигаясь из пункта А в пункт Б, случались большие перемены. Кошка королевы Елизаветы рожала собаку принца Чарльза. Сальвадор Дали сделал предложение ежихе, имевшей русское происхождение, видимо, зная, что в России ежи больше, чем ежи: будучи офицерами, они не раз сражались за интересы государства российского там, где их не ждали.

Три раза Станислав Александрович Белковский попадал впросак. Два трагических случая уже миновали. Третий просак, в котором он сейчас находился, не думал кончаться, а четвёртому не бывать. Дважды он женился на девственницах. В третий же раз его невеста исчислялась в шестизначном числе. Однако когда он захотел положить её на счёт в банке, ему сказали, что в этом банке работает его двойник. Японская ночная ваза, с которой он хотел повстречаться, отказала ему во встрече, потому что у него затянулся розовый и голубой период. Девочка на шаре, несмотря на свой юный возраст, уже участвовала в династических интригах старой Европы. Каштаны на бульваре Капуцинов чем-то напоминали разъярённых тигров, с которых содрали шкуру. Лишённые шкур тигры цвели.

Станислав Александрович Белковский использовал для прогулок трость, для поедания рыбы — вилку, а для общения с женщинами — острое словечко. Поскольку он был самоедом, он съел самого себя — всего, кроме головы. А японская ночная ваза была сделана из цыплячьего пуха, который использовала Оксана Чиж для строительства гнезда. Станислав Александрович Белковский часто ходил к ней в гости. Но просил не называть его "сёмужьей башкой", потому что не любил, когда ему говорили правду в глаза. Оксана Чиж была прелестной, особенно весной, когда сбрасывала все перья. И тогда пупырчатость её кожи не мешала ей быть пленительной.

У Станислава Александровича Белковского был зонт, который он открывал всего лишь три раза в жизни. Первый раз, когда он случайно проглотил улитку в окрестностях Казани. Второй раз, когда оказался на Луне в Море дождей. И третий раз — в день смерти Бориса Абрамовича Березовского. Березовского нашли в постели. Он держал в руках раскрытый зонтик Станислава Александровича Белковского, а сверху на него лил дождь.

P.S. Нет, ничего не скажу.

P.P.S. Не могу молчать…

P.P.P.S. Нет, ничего не скажу.

Бытие как творчество

Галина Иванкина

8 июня 2017 0

выставка Дмитрия Жилинского в Третьяковке

"Весь тайный цвет Европы иль Москвы —

Вокруг себя объединяли вы".

Максимилиан Волошин

У Людмилы Петрушевской есть примечательный рассказ "Свой круг" — о метаниях и копаниях позднесоветской интеллигенции. Книги, музыка, тоска, эмиграция, пьянки, адюльтеры и амбиции — всё смешалось и создало невиданный доселе феномен. В 1960-80-х годах в нашем рабоче-крестьянском государстве сформировался особый… дворянский класс. В официозных публикациях его именовали "трудовой интеллигенцией" и задвигали куда-то в сторону, являя миру крепкий союз пролетариев с пейзанками. Дуэт Рабочего и Колхозницы никогда не нарушался присутствием "третьих лишних", вроде профессора, врача или МНС-а, то есть младшего научного сотрудника. Однако то был привилегированный класс — белые руки, тонкие пальцы, формулы и клавиши, разговоры о Кафке. Им прощалось многое, как всегдашним господам, — ирония, аполитичность и диссидентство. "Ничего что вы чужие, вы рисуйте…", — пел гуру и трубадур Булат Окуджава, и Советская Власть нехотя кивала: "Рисуйте… Пойте… Болтайте". Но — не слишком громко. Они созидали науку, искусство, ракеты, рифмы, домны. Их ненавидели и обожали. От них ждали подвоха. Их фиги в карманах казались игрой и — фрондой.

В Государственной Третьяковской галерее (на Крымском валу) сейчас проходит выставка Дмитрия Жилинского (1927 — 2015), которая называется "Ближний круг". Созвучно со "Своим кругом". Разве что манера подачи — иная. Петрушевская пишет карикатуру. Жилинский — почти икону. Герой один и тот же: русский советский интеллигент конца XX столетия. Картины Жилинского я помню с детства — они украшали развороты молодёжных журналов. "Это — наши современники", — указывалось в аннотациях к портретам, а мы видели боттичеллиевских девушек, рафаэлевых мадонн, длинноволосых студентов с лицами Орсини-Медичи-Сфорца и прочих небожителей. Они жили и работали рядом с нами. Более того — они были нами. Одетые по моде 70-х, со знакомыми книжками и в узнаваемых интерьерах, герои картин существовали в параллельном и — чарующем мире. Так, советские граждане с картины "Молодая семья" (1980) напоминают нам "Чету Арнольфини" Яна ван Эйка. Безусловно, тотального сходства здесь нет — имеется намёк, аллюзия. Если хотите — умный стёб. Для тех, кто понимает. Мужчина и его беременная жена — он держит её за руку. Фоном для Арнольфини служит круглое зеркало, где отражаются их фигуры. У наших современников — портрет эпохи Возрождения. Своеобразное зеркало — в него-то предлагалось вглядываться. Мы берём всё лучшее — у них. Мы — венец цивилизации. Хомо-советикус — высшая форма развития. Старинный дизайн в квартире молодых интеллигентов лишь подчёркивал преемственность. Тогда экспериментировали с формой и смыслом. Понятие "постмодернизм" считалось чем-то вроде ругательства, зато само явление процветало, никем не укрощаемое.