Газета Завтра - Газета Завтра 18 (1222 2017)

Но джинна насилия из бутылки закона выпускают именно они. И выпускают не просто так, по дурости или случайности, а вполне сознательно и целенаправленно. Почему государство на это продолжает смотреть сквозь пальцы и "ничего не замечать" — вернее, совершенно конкретные представители этого государства — отдельный вопрос. Кто-то в МВД и прочих силовых структурах вообще отвечает за "контент" на телевидении, на радио, в интернете и так далее? Или нет? По прессе-то мониторинг идёт, и неслабый. А вот там: смотрит ли кто, куда и какое слово, или кулак, или, повторюсь (не дай Бог!), пуля вылетели — не поймаешь? Или так работа идёт, "по заявкам телезрителей, радиослушателей и интернет-юзеров"?

Ирина Медведева, Татьяна Шишова

0 «ювенальная юстиция» и будущее России

Бывают идеи, распространение которых, скорость и сила воздействия на массы носят эпидемический характер.

Вдруг некий "идеовирус" заражает кучу людей, и они, будто заведённые, начинают повторять довольно странные сентенции, в том числе и явно противоречащие здравому смыслу и традиционным взглядам на жизнь. Но в чём коренное отличие "ментальной" эпидемии от обычной? В том, что заражёнными людьми она не опознаётся как болезнь, а напротив, воспринимается как выздоровление, просветление ума. Дескать, раньше заблуждались, теперь же, наконец, прозрели.

Мать-и-мачеха

Один из недавних примеров — вдруг ставшее популярным и неоспоримым (!) утверждение, что приёмных детей любят ничуть не меньше, чем родных. О том, что бывает и по-другому, не только заикаться — даже думать неприлично. Хотя в сознании народов всего мира испокон веку укоренено противопоставление "мать — мачеха", и этот эмпирический опыт отражён в бесчисленном множестве мифов, сказок, притч, пословиц и поговорок. Даже в названии цветка, у которого листочек с одной стороны пушистый, мягкий ("мать"), а с другой — гладко-холодный ("мачеха"). Конечно, и мачеха может стать ребенку прекрасной матерью, но устойчивые представления на то и устойчивые, что они отражают наиболее распространённые ситуации.

Естественно, такие странные идеи не возникают спонтанно, а вбрасываются в нужный момент с определёнными, как правило, политическими целями. В данном случае уравнивание приёмных и кровных родителей (которых, опять-таки с целью дискредитации, стали, как животных, называть "биологическими") обосновывало правомерность массового разрушения кровных семей и превращение детей в товар для платного "профессионального" родительства — патронатных, опекунских и прочих замещающих пап и мам. Ну, и само собой, для чиновничьей коррупции и произвола. Теперь, когда бесчеловечная сущность ювенальной "защиты прав детей" вскрылась (правда, ещё не в полном объеме!), морок постепенно рассеивается, шельмование кровного родительства мало-помалу идёт на спад. Зато набирает силу и всё шире распространяется другая "ментальная эпидемия", ещё одно порождение ювенальной идеологии: приёмным родителям настоятельно рекомендуется сообщить ребенку, что он не родной. Даже если они его усыновили в младенческом возрасте. Идея эта настолько распространилась за последние годы, что многим она представляется аксиоматичной. Как же не сказать правду? Всё равно он узнает, и будет только хуже!

Хотя тайна усыновления и ответственность за её раскрытие не отменены, и ещё совсем недавно люди, решившие усыновить ребенка, делали всё возможное для того, чтобы эта тайна никогда не была раскрыта. Кто-то специально уезжал в другой город или менял квартиру. Будущая приёмная мать нередко имитировала беременность, а на случай, если приёмному сыну или дочке злые языки когда-нибудь что-нибудь расскажут, запасалась фотографиями, на которых усыновлённый младенец был запечатлён на её руках, у груди, в окружении членов семьи и т.п. Естественно, уничтожались или прятались за семью замками документы, свидетельствующие об усыновлении. Словом, была разработана целая система хранения наиважнейшей тайны. И делалось всё это ради ребенка, чтобы он не чувствовал себя безродным, а значит, обездоленным, неполноценным. Ведь опять-таки во все времена у всех народов сиротство ассоциировалось с несчастьем. В бездонном кладезе народной мудрости мы не изыщем свидетельств о том, что быть сиротой хорошо. Зато словосочетания типа "убогий сирота", "горькая сиротинушка", "трагедия сиротства" и проч. долго искать не надо. "В сиротстве жить — только слёзы лить", "на бедного сироту все камни летят", "сиротинка, поди на чужбинку", "сиротское детство — на всю жизнь наследство", "не раз сирота кулаком слезы утрёт", "за сироту только Бог заступа", "без корней саду не цвести", "без роду — хоть с моста в воду", "дерево держится корнями, а человек семьёй", "к своему роду хоть через воду", "каков род — таков и плод"… Продолжать можно долго…

Но если традиционные, так сказать, архетипические представления таковы, откуда же взялись эти странные идеи о том, что ребёнка непременно нужно информировать о его сиротстве даже тогда, когда этого можно избежать? А взялись они из того же источника, что и вся ювенальная система, — из глобалистского проекта, направленного на разрушение традиционных устоев и насаждение противоестественного существования, антижизни. В глобалистской антижизни кровное родство презираемо. Отсюда и унизительный термин "биологические", и антисемейная пропаганда в подростково-молодёжных СМИ, и поощрение доносительства детей на родителей через "телефон доверия", и подозрительно частое в последнее время недопущение родственной опеки. А раз кровное родство — в лучшем случае! — ничего не значит, то зачем скрывать от ребенка, что он не родной? В чём проблема? Какая разница — родная мать или приёмная? Главное, он сыт, одет, у него есть отдельное спальное место, игрушки и канцелярские принадлежности "в необходимом количестве".

Новые подходы к сиротскому вопросу

Когда ребенок попадает в семью в более старшем возрасте, вопроса "сказать — не сказать", естественно, не возникает. Ему и так уже понятно, что он не родной. Но зато возникает другой вопрос. По крайней мере, у нас. Почему самые разные дети, взятые из самых разных уголков нашей страны и отданные самым разным приёмным родителям, одинаково безродны? Как будто они не изъяты из кровной семьи, а неким загадочным способом "нарисовались" в детдоме… Кого из приёмных родителей ни спросишь о родне ребенка, в ответ — нечто невразумительное: "Мы не знаем… нам не сказали… кажется, не алкоголики (или, наоборот, алкоголики)". Но никакой конкретики. А ведь у каждого такого социального сироты есть своя, пусть и короткая, но биография. Свои, нередко обширные, корни: родители, бабушки, дедушки, дяди, тёти, братья, сестры. В чём же дело? Неужто приёмных родителей не интересуют подробности происхождения ребёнка, обстоятельства его жизни в младенчестве, в дошкольном возрасте? Не интересуют причины, по которым ребёнок оказался в детдоме? Позволим себе усомниться в таком массовом безразличии, особенно сейчас, когда принято уделять повышенное внимание наследственности, особенностям развития и психологии раннего возраста. Нет, дело, конечно, в другом: в новых ювенальных подходах к сиротскому вопросу в России.