Газета Завтра - Газета Завтра 18 (1222 2017)

И потом, "вчерашний день" ведь не в названии, не в цифре века. Ты свою эпоху не зацепил, и она прошла, и ты с ней пропал. Но когда человек некую золотую струну дёрнул, про которую знали наши пращуры и с которой будут наши внуки и правнуки жить… "Лежали лучи у наших ног…" — будет звучать всегда!

***

Вадим Кожинов назвал нас общиной, дружиной. Его супруга поименовала нас большой русской семьёй. Мне нравится слово "студия". Мы учимся. Чему? Жизни. Всегда — и сейчас, и двадцать лет назад. И стихи и песни — не эстетика, это жизнь.

У меня очень простые жизненные задачи. Я хочу до конца жизни смотреть с радостью и любовью в глаза моей жены. Я хочу, чтобы сын смотрел на меня и не видел ломаного мужика, который всю жизнь проболтался направо-налево и ничего не выудил.

Оказалось, что другие схожим образом мыслят — и двадцатилетние, и сорокалетние, и шестидесятилетние.

Ведь не так уж жизнь и изменилась. Нам это навязывают, лапшу на уши вешают, а мы доверяемся. Я в цвете лет двенадцать лет ездил в Сибирь строить дома. Не деньги меня влекли. У меня шестой разряд плотничества, я им горжусь не меньше, чем своей гитарой. Зачем мне это было нужно? Я хочу быть мужиком в традиционном смысле слова. То, что я отец, — это ладно. Но если что-то случится, я дом построю, печку сложу, хлеб выращу, дитё научу. Я не пропаду, и те, кто мне доверятся, тоже не пропадут.

***

Как происходит выбор песен — не знаю. И определения здесь ничего не дадут. Даже если придумаю, напишу — будет отдавать мертвечиной. Мы поём, если всем участникам студии нравится. Если одному не нравится, то или он не будет петь, либо все остальные промолчат. Такой внутренний выбор безошибочен. Ни одной требухи мы на сцену не вынесли.

Тот же Анатолий Передреев так меня задел, я просто не мог уйти от его строк. И я не собирался петь Лермонтова или Блока. Они во мне начинали говорить, я становился почвой, из которой вырастала мелодия. Порой узнаю, что, оказывается, Васин слышит ту мелодию, которую имел в виду сам поэт. Так говорил Кожинов. Так считал Владимир Соколов, я успел застать его живым. Он в слезах ко мне подошёл: "Александр Николаевич, если бы я умел петь, я бы именно так спел свою "Тоску по Родине".

Как получается? Бог на душу положил. Другого ответа не знаю. Пою только то, что — не то чтобы понравилось, а потрясло, зара­зило, без чего я жить больше не могу. И сначала пою для себя, а потом оказывается, что это кому-то нужно.

***

До исполнения каких-то песен надо, что называется, дозреть. Сейчас мы поём "Священную войну", которую я немножечко поправил, на два-три слова. "Грядёт война народная", — поют мои простые люди, сами содрогаясь. "С предателями Родины…" — и нас все понимают, зал встаёт. Ведь не я слова меняю, жизнь меняет.

С этой песней мои родители на фронт уходили. Теперь я её пою. Должно было пройти время, чтобы возникла правда внутренняя, своеличная. Десять лет назад и не стал бы даже заикаться на эту тему. Важно было дойти до такого состояния, чтобы петь.

Было время, мы не могли петь потрясающую всенародную песню "Ой, туманы мои, растуманы". А как-то рванулись, попробовали — мать честная! Все стоят накалённые, от нас ветер идёт — живой, даже немножко опасный. Всё, значит, можем петь. Настоящая стихия. Я привык так жить. Да, сейчас любят — наметьте путь, лишнего движения не сделайте, ибо нерационально, нелогично и.т.д. Да пропади пропадом этот потребительский подход. Очень часто нечто получается, хотя никакой задачи и не ставилось. Просто делал то, без чего жить не можешь.

***

Я двадцать с лишним лет рожал музыку к фетовскому "Сияла ночь". У меня не получалась одна нота. Я боялся умереть и так и не услышать эту ноту. Я маялся, маялся, а потом: "Да вот же как надо! " И зазвучало, и пою её, и залы взлетают на тишайшем стихотворении. А там энергия такая прёт! Там столько любви! Прямое отрицание — ерунда. А вот когда ты говоришь по-настоящему "да", то твоё "да" кому-то говорит — "нет". И это настоящее "нет"!

***

Как можно жить в России и отделиться от этих великих, жизнью наполненных, сверхэнергетичных стихов! Чем вы будете жить? Телевизором, статьями о том, как мы плохо живём, как страна гибнет? Тьфу!

Я не живу в разгромленной стране, у меня нет ощущения, что Россия погибает. И не было в 1985-м году, и в 1991-м. Горечь — да, конечно! Но всё будет нормально с Россией. Я живу в огромной стране, с более чем тысячелетней историей, с потрясающими героями, которых никто не сможет опровергнуть. Потому что я их ношу в себе, потом будет носить мой сын, мои внуки и так далее. А популярное дерьмо смоет рано или поздно. То, что оно сейчас на поверхности, — так это закон, не тонет. Но из-за этого объявлять мою страну погибающей — ни за что!

***

Я скажу грустные вещи для многих. Специализация — свидетельство убожества. Ты не можешь объять жизнь, какой-то предмет или просто цветок и начинаешь его ощипывать, как из Новеллы Матвеевой: "Отчаянно стремясь понять по разложенью мир, только в целости доступный постиженью". Лучше не пойму пока, но от цельности не откажусь.

Разве можно Лермонтова разъять на поэзию и философию? Зачем мне один лепесток от прекрасной ромашки? Я хочу цветок целиком вдыхать. Ладно, то ромашка, а если это Пушкин, Достоевский, Лесков, Блок? "Специалисты" разобрали и растерзали гениев, их потрясающие жизни. Ну, разрубите человека на кусочки — разве это человек будет?!

Эти потрясающие мужики гораздо больше нам оставили, чем мы знаем. Как в обыденной жизни — в глаза легко бросается внешнее. Это важно и хорошо, не собираюсь его третировать, упаси Бог. Это и отражение внутреннего, но когда слишком много внешнего, про внутреннее большинство стало забывать. А я не забываю. И могу спеть настоящего Блока, которого блоковеды прозевали

***

Что мы делаем? В жизнь себя несём. Жизнь без русской культуры — это не жизнь. Она не всегда выделяется, не всегда себя ярко определяет, но она живёт. Вот я приезжаю в деревню. Днём работаю, вечером пою. Для себя. Кто-то приходит — мальчишечка, потом старушка. "А можно, мы послушаем?" — "Пожалуйста". Потихонечку переходит в концерт. Я не могу без этих песен. Но, оказывается, и люди тоже не могут. Просто некому было спеть вживую.

***

Ещё во времена трио "Надежда" на одном вечере разговорились с Николаем Сличенко. Он говорит: "Саша, ты пойми, зрителя надо брать за горло". До сих пор удивляюсь. За горло — зачем мне это нужно? Что, в зале враги сидят? Это мой народ сидит, люди моего народа. Я такой же, как они. Сцена — фигня, какой-то метр возвышения над полом. Если он готов прислушаться, значит, ты молодец.

Это театр берёт за горло, а я не хочу. Стихотворения Афанасия Фета такие же твои, как и мои. Николай Рубцов — и мой, и ваш. Мне не нужно лицедейство. В студии его не то чтобы не должно быть — его просто быть не может. К нам приходили готовые актёры, и они не выдерживали. А зачем мне игра, зачем притворство? Люди придут на концерт, мы их обманывать будем? Поэтому в театре мне смешно и грустно. Зрение и слух — хорошие, постоянно вижу и слышу лишнее. Замечаю, как пудра осыпается. Или что актёры шушукаются, анекдоты рассказывают. Ну, и какой тут "Король Лир", где трагедия, где жизнь?