Андрей Мирошниченко - Сюжеты Ельцинской эпохи

Есть и подтекст: оттенки ревности почему-то имеют место у людей, которые раньше работали в аппарате города. Это ненормальное явление. Я не сравниваю себя с предыдущей администрацией — тогда были другие условия, я демонстрирую преимущества самостоятельной работы над бюджетом, когда мы сформировали свои отношения с Министерством финансов. Я же понимаю, что год назад, не будучи собственником и не имея рычагов приватизации, я не мог бы влиять на того же предпринимателя. Мы испытываем некое ревнивое отслеживание действий администрации города. Все это вытекает из определенного недоверия друг другу.

N: — Есть ли какой-то прогресс или хотя бы возможность пойти на компромисс с той или другой стороны?

Ю.П.: — Мне кажется, прогресса мы достигнем. Ничего страшного нет в том, что иногда приходится и в прессе поговорить об этом… Я могу привести пример: после моего выступления на телевидении Попов <���тогдашний председатель облсовета> дал указания, чтобы ни один документ по городу на областной малый Совет без резолюции города не приходил. Я считаю: сильная область — это сильные города. И не нужно заниматься переставлением друг другу ног. Нужно создать правила игры, и мы будем работать каждый на своем уровне.

N: — На протяжении года довольно остро стояла проблема формирования политического пространства.

Ю.П.: — Я согласен, что некоторая политическая инфантильность существует в нашем городе. Это тяжелое состояние для администрации. Я вынужден был довольно интенсивными методами формировать общественное мнение. Совершенно справедливо некоторые партии, стоявшие в начале нынешних изменений, оказались на задворках политической жизни. В этом виноват, между прочим, и президент. Когда он провозгласил свою беспартийность, он всех оставил без возможностей политической опоры и public relations.

N: — Президент одумался и заговорил о создании «партии президента».

Ю.П.: — Вот видите. Потому что он тоже стал терять поддержку. Кто стоит за ним, какая политическая сила?

N: — Если говорить о создании в городе «партии мэра», на какие слои, или группы, или сложившиеся формирования вы бы опирались?

Ю.П.: — Я бы опирался в первую очередь на промышленников. Потому что для промышленников я лицо достаточно знакомое. Я уверен, что был бы понят людьми в конверсионных структурах. Да и рабочий класс совершенно не так думает, как сейчас говорят от его имени. А если рабочему классу показать, как настоящий капиталист заботится о своих рабочих, то, поверьте мне, многие идеологические заблуждения давно бы ушли в историю.

Вторая группа — это политические партии, входящие в политический консультативный совет при главе администрации города. Думаю, поддержку можно также найти у интеллигенции, разделяющей идею самобытности Ростова, без крайних взглядов. И, конечно, молодежь, предпринимательская молодежь. Ведь большинство предпринимателей — молодые люди. 35 лет — это уже возраст лидеров среди них. Они попробовали жить и работать с этой идеологией, и их уже не вернуть к старому.

Но «партию мэра» я пока создавать не собираюсь.

Декабрь 1992 года.

Это интервью сделано в самом начале 1999 года. Юрий Борисович Погребщиков — интересный собеседник, очень живо и тонко ощущающий ткань общественных настроений. Один из местных реформаторов первой волны, в этом интервью он рассуждает о том, что стало с демократическими ценностями к концу 1990-х. А его размышления о лидере, по которому изголодалась страна, оказались пророческими…

Юрию Погребщикову приходилось быть свидетелем и участником масштабных и изменений общественного сознания в начале 1990-х. Кардинальные перемены, происходившие в судьбе страны и родного города, касались и его лично. Последние годы бывший мэр Ростова возглавляет одно из самых динамично развивающихся предприятий Ростовской области — Новочеркасский завод синтетических продуктов. По версии N, Ю. Погребщиков — из тех людей, которые особенно тонко чувствуют общественные настроения.

N: — Юрий Борисович, в свое время идеи безграничной конкуренции, частной инициативы были очень популярны. Сейчас идет некий пересмотр, приходит понимание, что рынок — это всего лишь экономический механизм, нельзя его пускать в душу.

Ю.П.: — Да, это абсолютно совпадает с моим мировоззрением, это нормальное развитие нашего понимания рынка как способа реализации личности. Ненормально то, что утратили в обществе свой прежний накал многие базовые ценности начала реформ. Вспомните 1990–1991 годы. Какое было ощущение необходимости перемен, многие готовы даже были пожертвовать своим устоявшимся ходом жизни, чтобы принять участие в преобразованиях! Но потом состоялась девальвация даже таких базовых ценностей, как демократия. Перестали быть ценностью инициативные люди. Они ожидали, что будут вместе с государством участвовать в преобразованиях. А им в очередной раз сказали: «Преобразуйте это общество!»

Как можно верить государственному руководителю, который не решает вопросы обеспечения пенсиями и в это же время зарывает триллионы рублей в скоростную магистраль, которая, может, никогда не будет существовать? Не делаются вещи, которые для нормального человека являются мерилами нравственности любого общества: педагоги без зарплаты, врачи без медикаментов, солдата не кормят и не одевают… Государство это ничего не исполняет. Оно, как более сильный участник общественных отношений, дает такой пример! И всякая общественная активность инициативных людей стала не нужна, она стала безразлична самим предпринимателям.

Поэтому потеряна ценность многих вещей, которые в начале девяностых казались главными. Я их и сегодня считаю главными. Но чтобы их сегодня сохранить, уже нет той публичности, нет того общественного к ним внимания. Государство не создает комфортных условий для существования этих идей, наоборот, оно делает так, чтобы признаки изменений сопровождались такими пробелами в ведении нашего хозяйства, что народ видит — это не та плата, которую надо было платить.

N: — В свое время мы много говорили о том огромном потенциале иждивенчества масс, который достался нам от прежней власти. Сейчас этого иждивенчества больше?

Ю.П.: — Может, и не больше, но иждивенчество изменилось по своему структурному составу. Смысл в том, что… это как те известные сорок лет по пустыне… Вот на примере завода. Рабочий, который отработал всю жизнь, уже не может реализовать себя по-новому. И ведь он не был проходимцем, он делал все, что от него требовало государство, его предприятие! А сегодня его переводят в эту категорию — он должен просить. И сегодня мы теряем авторитет, ощущение целесообразности преобразований у этой категории людей. Это очень опасно. Но это все надо пережить. И главное — не опуститься до борьбы с этими людьми.