Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Ну, а пока я хотел бы ознакомить читателя с историческими фактами, почерпнутыми в литературе и архивах, красноречиво убеждающими нас в том, что Черчилль отнюдь не ограничивался риторикой (хотя устное и письменное слово всегда было его главным оружием политика, в полном соответствии с британской традицией). Нет, он был настоящим бойцом за дело сионизма, за права и интересы евреев, убежденным, настойчивым, упорным, не знающим усталости и каких-либо нравственных ограничений, использующим любые средства в борьбе. Именно таким предстает он осведомленному читателю, нравится это кому-то или нет.

Я отдаю предпочтение книге Гилберта как источнику, поскольку она есть плод колоссального и добросовестного труда, вобравший в себя огромный фактический материал, почерпнутый автором за сорок лет работы не только в очень многих журнальных и газетных статьях и заметках, книгах и монографиях, но и в государственных и негосударственных архивах, а также в личных собраниях писем и документов видных исторических деятелей эпохи [7]. Однако выяснилось, что на один и тот же факт можно смотреть с очень разных точек зрения, и тогда его оценка способна измениться на прямо противоположную. В итоге книга оказалась наделена огромной разоблачительной силой, на корню уничтожающей симпатию к Черчиллю у любого, кто не является евреем и не потерял способность самостоятельно мыслить. Как в инфракрасном излучении, она позволяет заглянуть за слой краски и лака, нанесенный благодарными современниками и потомками, чтобы увидеть подлинный инфернальный облик этого политического деятеля. Гилберт проделал для этого всю необходимую работу, надо лишь посмотреть на его труд под несколько иным углом и немного переставить акценты [8].

Итак, у Черчилля, безусловно, был свой миф, которым он слишком во многом руководствовался в своих мыслях и поступках – и как частное лицо, и как государственный деятель. Это миф о евреях. Конечно, Черчилль, очень прагматичный и рациональный во всем, всегда зависел от еврейской поддержки – еврейских денег или от денег, добываемых для него евреями. Конечно, он понимал, как никто другой, также политическую силу евреев – и делал на них осознанную ставку. Но была у Черчилля и большая подлинная любовь к евреям – иррациональное чувство, двигавшее им. Оно зиждилось на вышеупомянутом мифе.

Это иррациональное увлечение возникло еще в детстве и проявилось необычно и сильно. «С самых ранних лет он увлекался историей еврейского народа. В годы учебы в Харроу он тщательно изучал Ветхий Завет. Эта книга стала источником его образования и дала питательную пищу его воображению. Одно из его первых школьных сочинений называлось «Палестина во времена Иоанна Крестителя». Описывая фарисеев, он просил своего читателя – в данном случае им был его преподаватель – не быть слишком строгим по отношению к этой «жестокой» еврейской секте. «У них было множество недостатков, – писал он и тут же добавлял: – А у кого их мало?» (13). Странноватая позиция для юного христианина, весьма отдающая предательством, не так ли? Ведь, как известно, именно фарисеи настояли на распятии Иисуса Христа. Ну, распяли и распяли, зачем же строго их судить за это, в самом деле…

Запомним этот эпизод черчиллевской измены своим ради чужих, он будет не раз повторяться в другое время, в других обстоятельствах и по другим поводам, но останется прежним по сути.

Религия и мораль находятся, как понимает читатель, в нерасторжимой связке, они зачастую не могут существовать друг без друга, поскольку религия есть высшая санкция морали. Отстраивая и затем отстаивая свой миф о евреях, Черчилль, находясь в 1921 году в Иерусалиме, смело утверждал: «Мы в долгу перед евреями за возрождение системы этики в рамках христианского вероучения. Эта система, даже если ее полностью отделить от сверхъестественного, была самым драгоценным сокровищем человечества, равноценным плодам всех других учений, соединенных вместе. На основе этой системы и этой веры на развалинах Римской империи была построена вся существующая цивилизация» (375). О том, что Христос решительно отвергал, опровергал еврейскую этику, представленную тогда и потом именно фарисеями, а евреи в целом как раз таки жестко и необратимо отвергли этику Христа, Черчилль, разумеется, промолчал. Евреи для него уже прочно стояли вне критики.

Между тем в этой речи, ставшей весьма популярной, Черчилль лишь повторил одну из идей своей не самой известной статьи «Сионизм против большевизма: Борьба за душу еврейского народа», опубликованной в «Санди Геральд» еще 8 февраля 1920 года. В ней он опирался на тезис знаменитого еврея Бенджамена Дизраэли [9], который стал не только премьер-министром Англии, но и лидером партии консерваторов: «Господь Бог так относится к другим нациям, как эти нации относятся к евреям». В сущности, этот тезис – не что иное, как изложение верховного принципа Торы о еврейской исключительности, еврейском превосходстве, еврейской богоизбранности. Как видим, Черчилль как политик уже в молодые годы вполне уверенно апробирует этот принцип. Ему он следовал всю жизнь.

Увлечение Священной историей (иными словами, историей древних евреев) затянулось у Черчилля надолго, оно упорно не покидало его ум. Уже 55-летним, в 1931 году он вдруг с увлечением пишет эссе о главном пророке ветхозаветных евреев – Моисее; эссе публикуется в «Санди кроникл» 8 ноября 1931 года. Там автор выражает полную уверенность в том, что Моисей был не просто «легендарной фигурой», придуманной ради пользы дела. Он заверяет: «Мы верим, что научные взгляды и концепции окажутся в полной гармонии с буквальным толкованием Библии и надежно свяжут имя Моисея с одним из грандиознейших скачков, отмечаемых в человеческой истории». Мало того: «Это бродячее племя… ухватило и провозгласило идею, на которую оказались неспособны весь гений Греции и вся мощь Рима… Моисей был величайшим из пророков, говорившим лично с Богом Израиля» (123). Мог ли Черчилль при таком подходе сомневаться в богоизбранности евреев? Скорее, он свято верил в нее.

Подобные мысли сопровождали всю жизнь Черчилля, он придавал им чрезвычайно большое значение, хотя и был полным дилетантом в библеистике, а вел себя зачастую и вовсе как безбожник. Спустя еще тридцать лет, уже 85-летним, он подарил как ценный раритет и дорогой его сердцу сувенир один печатный экземпляр указанного эссе премьер-министру Израиля Бен-Гуриону.

Черчилль вообще много говорил и писал о евреях. Настолько, что даже не все, им написанное, попало в печать. Так, лектор Кембриджского университета Ричард Той неожиданно отыскал неопубликованную статью бывшего британского премьера о причинах гонений на евреев. Статья «Как евреи могут бороться с гонениями» была написана в 1937 году, в ней Черчилль говорит о том, что не только «злоба гонителей» является причиной плохого обращения с евреями на протяжении веков. Главным в отношении нееврея к еврею Черчилль называет то, что он «другой». «Он выглядит по-другому. Он думает по-другому. У него другие традиции и корни. Он отказывается быть принятым», – писал будущий глава правительства, подчеркивая инаковость настоящего еврея и еврейское стремление к самоизоляции. Это был достаточно глубокий взгляд, ведь евреи недаром говорят сами о себе словами Торы: «Вот народ, который живет отдельно и среди народов не числится». И не случайно во всех странах рассеяния, где только ни возникала еврейская диаспора, она немедленно создавала свои закрытые для неевреев зоны – гетто, где и проживала замкнуто по своим законам и установлениям, подчиняясь кагалу и тайному национальному суду Бет-дин, действующему параллельно и независимо от суда страны проживания [10]. Такие наблюдения Черчилля говорят о том, что он не напрасно интересовался с детских лет еврейским народом и хорошо разглядел его специфику. «Евреи представляют собой счастливую общину, – писал он еще перед Первой мировой войной, близко познакомившись с жизнью евреев Манчестера, – потому что среди них царит корпоративный дух их нации и вера» (376). Под обаянием этих впечатлений от национальной солидарности, спайки евреев он находился всю жизнь.