Александр Никонов - За фасадом империи

Кстати, о гаубицах… Виктор Черномырдин однажды рассказал, как на излете обанкротившейся советской власти он в составе комиссии приехал на завод союзного значения. Завод стоит. Зарплаты не платят. Квалифицированные рабочие разбегаются. Директор, встретивший черномырдинскую комиссию из Москвы, бьет себя кулаком в грудь:

— Дайте денег! И тогда я выплачу долги по зарплате, под свое директорское слово снова соберу старые кадры, которые еще далеко не успели убежать, и мы запустим завод! Люди вновь почувствуют себя нужными, а не торгашами-челночниками. Будем давать продукцию!

— Какую продукцию? — спросил Черномырдин.

— Нашу. Гаубицы.

— Да у тебя весь двор заставлен гаубицами! — воскликнул Черномырдин, обозрев из окна территорию завода, сплошь заставленную пушками.

— А это потому что армия не берет! — пожаловался директор.

Черномырдин обернулся к присутствовавшим в комиссии генералам:

— Почему не берете?

— А не нужно нам столько. У нас этих гаубиц — с войны еще немереные запасы. Куда их девать?..

Но мы отвлеклись. Вернемся к селу и руководящей роли коммунистов. Если вы думаете, что быть рекордсменкой товарищу Череповой приятно и безопасно, то сильно ошибаетесь. Поскольку даже не представляете, какую ненависть эти самостоятельные люди, игнорирующие «руководящие указания партии», вызывали у партократов. Им порой проще было избавиться от передовика, затолкать его в тюрьму, чем отвечать на вопросы, почему в одной бригаде урожайность выше, чем в другой, в два раза. А ведь порой урожайность была выше не в два, а в двадцать раз. Это не преувеличение. В 1972 году хлебороб Иван Худенко добился организации экспериментальной бригады на принципах аккорда — то есть получать они должны были по конечному результату. То есть по-капиталистически. И в первый же год его бригада собрала в Казахстане урожай, превышающий среднереспубликанский в двадцать раз. Ужасная неприятность!

И через год бригады не стало — ее распустили, а Худенко, чтобы его голос не был слышен, посадили на шесть лет по сфабрикованному обвинению. Хлебороба защищали видные экономисты, газетчики. Тщетно. Со стороны партаппарата это был типичный рецидив старорежимно-общинной психологии — задавить выскочку, пусть не высовывается. Нечего светить наши недостатки своими достижениями…

К счастью для системы, таких выскочек было немного. И потому, кроме редких газетчиков, пишущих о передовиках, никто не задавался вопросом, почему совхоз «Красносельский» во Владимирской области выдает вдвое больше урожаи, чем соседи? И почему племзавод «Ведрич», что под Гомелем, сена с гектара собирает 67 центнеров, а его соседи только 20?.. А потому что указанные хозяйства — полукапиталистические (или на четверть капиталистические) флуктуации в безбрежном море социалистической бесхозяйственности, где нет заинтересованности в результатах труда, а есть непрерывный контроль со стороны партии за его процессом — ради которого все и затевается. Ну, а продукт этого процесса люди вынуждены носить и есть, проклиная всё и вся.

Перед райкомом и обкомом стоит задача — отчитаться о севе. Поэтому с весны партийные органы начинают бомбардировать колхозы требованием раннего сева. Но на Алтае, например, июнь обычно засушлив. И есть смысл дождаться, пока взойдут сорняки, запахать их, а уж потом сеять пшеницу. Тогда зерна, посеянные в конце мая, переживут сухой июнь, а в июле, когда ростки больше всего нуждаются во влаге, получат ее от июльских дождей. И не будут задавлены сорняком. Получится неплохой урожай.

Однако партия каждый год приказывает сеять пораньше. Потому что райкомам нужны передовицы в газетах и победные сводки, ибо там сидят чистые бюрократы. Область взяла на себя повышенные обязательства — произвести досрочную распашку. Дело председателя колхоза — подчиниться. Противиться руководящим указаниям райкома означает пойти против линии партии и самой Конституции, согласно которой руководящей и направляющей силой в Советском обществе является компартия.

…У советского колхозника два врага — компартия и мелиораторы. Партия вредит селу и народу своими ценными указаниями часто и по-мелкому. Мелиораторы редко, но по-крупному. Их задача — улучшить землю. Но поскольку они, как и все прочие в стране, работают не на результат, а на процесс, то есть ради показателей, их деятельность наносит вреда порой больше, чем пользы.

Предновогодний номер «Литературной газеты» 1975 года рассказывает, как это происходит, на примерах: «…что требует осушения — не осушается, что не нуждается в осушении — сушат… В лесу на болоте морока: пни, коряги, техника вязнет, а на холмах и чистенько, и сухо — план легче выполнять».

Когда я был школьником, очень любил читать «Крокодил», буквально вырос на нем. Родители выписывали мне этот журнал, не ведая, сколь разрушительное воздействие он оказывает на мозг советского школьника. Достаточно почитать этот журнал с годик, чтобы все понять про советский строй и социализм. «Крокодил» бичевал, как тогда говорили, отдельные и нетипичные недостатки, которые кое-где еще у нас встречаются. За этим эвфемизмом скрывалось: «страна катится в пропасть».

1977 год. Я учусь в шестом классе. Читаю фельетон о советских мелиораторах: «Культурные пастбища в Дагестане почти не дают отдачи, хотя на их создание затрачены десять с лишним миллионов рублей». Миллион, по советским меркам, — колоссальные деньги. Зарплата инженера — 120 рублей в месяц. А тут миллионы закопаны в землю. И не просто бездарно закопаны, а так, что земля стала хуже. Скотину на пастбищах, на которых потрудились мелиораторы, кормить уже нельзя. В результате для прокорма скота совхозы вынуждены возить солому за несколько сотен километров.

Ефимов по поводу мелиорации пишет: «Мелиорация, как и всякое дело, доведенное до уровня общегосударственной кампании (как целина, как кукуруза), постепенно утрачивает первоначальную целесообразность и приобретает черты культового действа, требующего от здравого смысла бесконечной цепи мелких и крупных жертв».

Запомните эти слова. Они золотые. Так можно сказать не только о мелиорации. Так можно сказать обо всем, на что обращает внимание и раздувает своей пропагандой партия, — о целине, о космосе, о войне…

А что до жертв со стороны здравого смысла, то эти многочисленные мелкие и крупные жертвоприношения советским людям приходилось совершать постоянно. Это крайне интересно и весьма символично. Поэтому хотя бы об одном из таких ритуальных жертвоприношений я просто не могу не рассказать, ибо оно — квинтэссенция советской логики.

…Мой добрый друг, профессор Нурбей Гулиа в студенческие годы был на целине. «За многие ошибки в жизни я крепко ругал себя, — писал он потом в мемуарах, — но самыми последними словами я обзываю себя за то, что… принял идиотское решение ехать вместе с моей группой».