Александр Никонов - За фасадом империи

Дело всячески тормозилось; следователям запрещалось трогать крупных партийных функционеров. И хотя в ходе расследования было уволено более пяти тысяч чиновников и посажено более полутора тысяч, замешанный в аферах первый секретарь Краснодарского крайкома Медунов не сел, а всего лишь был снят с работы. Аристократия своих не сдает.

Высшее политическое руководство страны, которому воровать не было никакой нужды, поскольку оно и так все имело бесплатно, находясь на полном гособеспечении, о поразившей всю страну коррупции прекрасно знало. Об этом свидетельствуют, в частности, мемуары помощника М. Суслова Александра Байгушева. Он пишет: «Руководящая четверка Политбюро страшно носилась с идеей как-то остановить навалившуюся девятым валом коррупцию…»

Вообще же СССР был страной тотального воровства. Здесь любой тащил с родного предприятия все, что плохо лежит. И поскольку вором был практически каждый, вместо слова «вор» даже появилось слово «несун», которое эмоционально было менее отрицательно окрашено. Что тоже ярко характеризует менталитет нации, не правда ли?

Однажды во время «интернет-серфинга» меня вынесло в блог одного художника, который честно признавался, что он тунеядец, работать не желает, а денег хочет иметь много. Где достать? Банк ограбить?.. В комментариях к нему насыпалось много народу; один из читателей сформулировал нечто наше общее, присущее всем: «Самый соблазнительный способ для меня — украсть. А что вы хотели? Нас так воспитывали. И родители, и сказки. Видели вы героев сказок, которые пахали бы? То рукавом направо поведет, то щуку поймает, мышка там волшебная прискачет…»

Для сравнения. Анонимные социологические опросы свидетельствуют, что 60 % шведов считают ложь недопустимой, а 65 % верят, что никогда и ни при каких условиях, каким бы тяжелыми они не были, в своей жизни ничего не украдут. А у нас — кто не вор? До сих пор утащить из конторы домой полпачки-пачку бумаги в России даже проступком не считается, не то что преступлением. Наследие социализма. Полное пренебрежение частной собственностью, каковой, впрочем, пренебрегало в своих идеологических основах само государство.

Наверное, ни одного номера журнала «Крокодил» не выходило без карикатуры, посвященной несунам. Люди «несли» с работы колбасу и цемент, гвозди и запчасти, электрические лампочки и… да все, что не было прибито!

«Мои родители — обычные трудяги, — вспоминает в Интернете один из блогеров переезд своей семьи с Севера во времена Советской власти, — отец строитель, мама работала в детском саду. Когда в 1987 году мы уезжали на Большую Землю, привезли с собой целый контейнер разных вещей, «взятых с работы». Это несколько коробок лампочек, ящики с гвоздями, посудой и т. д. С того момента прошло уже 24 года, а дома у родителей я до сих пор замечаю некоторые привезенные с Северов вещи».

Есть в городе-герое Санкт-Петербурге такой всем известный персонаж — Гоблин. Настоящее его имя Дмитрий Пучков, и славен он двумя вещами — нецензурными переводами голливудских фильмов и нежной любовью к советской родине. Так вот, даже несмотря большой красный патриотизм, вспоминая те годы, Пучков не мог удержаться от хвастливого описания:

«Старшие товарищи… изо всех сил воровали. Мой наставник, отец шестерых детей, пёр все так, что пищевая промышленность, наверное, до сих пор очухаться не может. Понятно, хорошо получалось только у тех, кто работал на козырных местах, а это были сплошняком солидные ветераны. Каждый день в раздевалке устраивалось торжище — кто чего наворовал, тот и продавал. Самые ходовые товары — колбаса копченая, мясо и алкоголь. Копченая колбаса — роскошь, какая-то там рябина на коньяке (ни разу не пробовал) — роскошь, мясо — качественное и очень дешево. Пивники сливали пиво ведрами. В процессе торговли всегда начинался всеобщий гужбан — пили серьезно и много.

Воровали все, поголовно, без исключения. А я помогал воровать наставнику — отцу шестерых детей, потому что он учил меня. Выглядело это так: он показывал, что и как складывать в кузове, я складывал, он договаривался с проверяющими на КПП, мы выезжали, он продавал излишки в магазины. Естественно, мне при этом денег не давал — это в процесс обучения не входило. При мне же его пару раз ловили. Остальных это, понятно, никого не останавливало — с завода перли со страшной силой.

Но когда меня уже практически научили и я был готов ко всем аспектам социалистического труда, стажировка на молокозаводе закончилась, наставник отправился под суд, а меня внезапно перебросили на хлебозавод. А там — все не так, совсем другое воровать надо и совсем другими способами. Пока присматривался, где они прячут дрожжи и жрал пряники, меня перевели обслуживать детские сады. Хлебозавод остался необокраденным, как до него остался молокозавод. В детских садах тоже все воровали, начиная с водителей и заканчивая воспитателями».

В 1972 году в столице одной из республик открывается новая гостиница для иностранцев со стандартным названием «Интурист». Менее чем за год персоналом гостиницы похищено 10 тысяч ложек, вилок и ножей, 7 тысяч полотенец, 848 чайников, 217 ваз, 32 картины.

Воровала не только каждая клеточка огромного государства, воровал и сам организм. Поскольку СССР был страной догоняющего развития, его спецслужбы — и КГБ, и ГРУ — немалой своей частью занимались промышленным шпионажем. Крали всё — секреты атомной бомбы у американцев при Сталине, технологию производства металлообрабатывающих станков при Брежневе… Красть-то разведчики крали, но внедрить у себя украденное мы не всегда могли по известным причинам: красные директора новшествам сопротивлялись, как могли. И у них был железный отмаз: сделать все равно не сможем, так как поставщики не обеспечат нужного качества материалов, поскольку у нас в стране нет нужных технологий.

Нацию, в крови которой концентрация «украсть» преобладает над слабо растворенным «упорно работать», нельзя назвать здоровой. Но иной нации в том котле выплавиться и не могло. Те нечастые исключения, которых красная радиация не затронула, — люди честные, талантливые, предприимчивые и более склонные не к аврально-штурмовой деятельности, а к нудной, долгой, планомерной работе, то есть не к спринту, а к спурту, оказались после 1991 года в выигрыше. Но таких было меньше, поскольку советская система работала на отбор других. И добилась в этом большого успеха. И остальные граждане тоже добились успеха — в самооправдании.

Мне как-то попался опрос трех групп населения о жизненном успехе. То есть людей богатых, средних и бедных спрашивали, с чем, по их мнению, связан жизненный успех. Люди бедные прекрасно справлялись с самооправданием. Они предполагали, что успех и достаток более всего определяются «нужными связями», «ловкостью, хитростью и умением обмануть», а также «наличием первоначального капитала». Люди среднего достатка больше склонялись к «хорошему образованию и высокой квалификации» и «упорному труду». И только богатые, которые могли судить о жизненном успехе не теоретически, а на практике знали, откуда берется богатство, выбирали «упорный труд», «способности, талант» и «предприимчивость и смелость». Причем лидером в процентном отношении отданных голосов у них был именно «упорный труд». Таких людей воспитывает либеральная протестантская Америка. А воровской СССР в массовом порядке воспроизводил мечтателей, которые надеялись на какие-то связи, упавший с неба «первоначальный капитал», волшебную щуку и «умение обмануть».