Газета Завтра - Газета Завтра 17 (1169 2016)

Стюарт снова поднял и свёл руки над головой:

- Позвольте продолжить начатую игру. Итак, я по-прежнему – крупный бизнесмен, вы – подобный же медиа-магнат. Нас распирает от довольства друг другом. Но вот меня вдруг разобрало неуёмное тщеславие, и от него родилось неординарное предложение вам. Пусть в вашей телестудии состряпают фильм на пикантную политическую тему, и пусть на его появление откликнутся ваши газеты. За данную услугу я тайно предлагаю вам не просто круглую, а огромную сумму. Но вы так же вдруг от неё категорически отказываетесь даже при угрозе немедленного разрыва всех наших отношений. Что может заставить вас мгновенно забыть о возможности крупно заработать и крупно же потерять? Только антагонизм между моей темой и курсом Больших Денег. Если вы без их благословения выплеснете в публику то, что ими в данный момент вам не дозволено, то совершите моральное и профессиональное самоубийство...

Я вклинился в монолог:

- Извините, мне неймётся сказать вам: не верю. У меня есть в Москве знакомый с репутацией маститого конспиролога – спеца по тайным обществам. Он не только студентов – даже профессоров прельщает постулатом: ничто значимое в ведущих государствах планеты не происходит без ведома Мирового Правительства, законспирированной общины богатейших американцев и европейцев. Вы её преподносите в образе Больших Денег. Но каждый из самых богатых, как пить дать, погружён в думы о самом главном – о чисто шкурных своих заморочках. А чем масштабней Капитал, тем он более эгоистичен. И теоретически возможная уния Пиковых Эгоизмов практически абортивна – из-за неминуемых раздоров. Да и смысла нет козырным тузам Маммоны сбиваться в монолитную субстанцию под названием Мировое Правительство или Большие Деньги. Собственные интересы супербогачи вполне могут отстаивать поодиночке или узкими группами.

На резковатую мою реплику Стюарт отреагировал невозмутимо:

- А разве я вам говорил, что действующий ныне круг Больших Денег складывается из самых богатых? Нет. В него – вспомните суть сказанного мной – входят лишь наследники акций, недвижимости и банковских счетов. Верховная власть на Западе – это потомственные богачи. Они – Большие Деньги не потому, что имеют больше всех денег и самых лучших менеджеров. Они спаяны родством, дружбой, и именно за ними реальная сила. Они – хранители традиций и идейных опор западного общества – устраивают почти всех прочих богачей как гаранты стабильности. Но попытки потягаться с всесилием Больших Денег всё-таки время от времени случаются. Отголоски одной из них я уверен, не так давно долетали до вас. Тогда, когда вы читали или слышали о злоключениях во французском Куршевеле господина Прохорова. Одного из тех, кому правительство Ельцина раздарило всё превеликое достояние вашего народа. Он активничал в компании новоявленных щёголей из разных стран, надумавших сколотить эдакий свой международный профсоюз. И именно поэтому его из курортного отеля в Куршевеле переместили в наручниках в тюрьму Лиона. Дабы вразумить: вы в Европе, со всей несметной вашей движимостью и недвижимостью, - нуль без палочки. Уголовное дело на мультимиллиардера Прохорова с домыслами об использовании им малолетних проституток было воспитательным актом. Не столько для русских нуворишей, сколько для тех на Западе, кто нажился, не нарушая законов, и тешит себя надеждами составить хоть какую-то альтернативу Большим Деньгам. А они ревностно блюдут свою монополию на верховную власть.

Я не унимался:

- Мне не грех признать: вы правы, и Большие Деньги в вашей трактовке на самом деле есть подобие коллективного Мирового Самодержца. Но как круг потомственных англо-американских и прочих европейских богачей может каждый раз по мере надобности воздействовать на государственные и общественные структуры, на отдельных значимых деятелей в разных странах? Только через свой аппарат управления. А если бы такой аппарат был в реальности, то в разветвлённых его звеньях всенепременно бы завелись бунтари – и хоть что-то тайное о вселенском самодержавии стало бы явным в социальных сетях.

- Это ваше рассуждение выдает в вас истинного сына России. Страны, где всё здание государства и общества перестроить – раз плюнуть, и где со сменой лидера в Кремле меняются важнейшие ориентиры. В Британии же, США и ведомой ими послевоенной Европе устойчивая система координат. Выработанные в них правила Больших Денег переходят из поколения в поколение. Каждый деятель знает, что ему можно, а что – нельзя. Если крупный политик станет игнорировать эти правила – его пуля найдёт, как Джона Кеннеди. Если матёрый шеф влиятельного международного ведомства переборщит с собственными амбициями – ему, как бывшему главе МВФ Доминику Стросс-Кану, гораздо трудней будет выбраться из тюрьмы, чем наивному честолюбцу Прохорову. Так зачем Большим Деньгам может быть потребен аппарат управления? Им достаточно лишь в нужный момент круто одёргивать зарвавшихся – в назидание как поставленным к власти, так и претендующим на неё. Но не отстранённо-удалённым, а буквальным управлением Большие Деньги всё-таки занимаются. Чем они неусыпно руководят? Словом. Тем, что обеспечивает им из десятилетия в десятилетие их полное господство.

Моё на сей счёт молчание понравилось Стюарту и он с удовольствием подмигнул мне:

- Вам в путешествиях по Европе доводилось видеть массовые акции протеста? Доводилось. Где – я чую: в Греции и в Англии, в Италии. Вы, вероятно, догадываетесь, что эти акции часто подстрекает так называемая несистемная оппозиция. То есть партии и движения, которые не приемлют имеющуюся в странах Запада систему координат и действующие в ней правила. Им не возбраняется озоровать в речах и действиях. Но они как были на политической обочине в ХХ веке, так и остаются пока на ней в веке ХХI. Почему?

- Никогда о том не задумывался…

- А если сейчас вы вместе со мной вникнете в причину прозябания несистемной оппозиции на периферии, то мы будем близки к тому, чтобы поставить точку в нашем разговоре о свободе западной прессы. Но для этого позвольте мне переместиться на рубеж 1970-х–1980-х. В то время в Плимут проник скандальный и дорогущий фильм Тинто Брасса с коллегами. Они четвёртого цезаря Рима – Калигулу – явили на экране со всевозможными примерами его предельной порочности. Я историко-эротическую канву фильма воспринял как правдоподобную беллетристику. Мой же друг детства Джек, любитель античной литературы, разглядел в ней огульную клевету: не Калигуле надо приписывать крайнее негодяйство, а его врагам. Они гордились, что тридцать раз искололи тело императора, зверски расправились с его пятилетней дочерью и ни в чём не повинной женой. И таким образом сами раскрыли своё насквозь пропитанное пороками нутро. На основе цитат историков Джек доказывал мне: римская знать умышленно дискредитировала Калигулу, потому что он противостоял её безнравственности и тупости. Я в спор с Джеком не вступал. А обсуждая с ним нашумевший киносюжет, впервые задумался: как же велика роль слова в восприятии прошлого и настоящего! Если бы фильм о Калигуле был снят по