Йенс Андерсен - Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь

«Конечно, между „Братьями Львиное Сердце“, „Мио, мой Мио!“ и „Южным Лугом“ есть сходство. Это же сказки, а как народная, так и литературная сказка обращаются к одним и тем же темам: борьбе добра и зла, любви, смерти – все это старинные мотивы. Норвежский исследователь творчества Андерсена пришел к выводу, что в пяти из шести сказок Андерсена рассказывается о смерти. Так или иначе. И кстати (не сравнивая), в моих сказках тоже. Так или иначе».

Именно дети семидесятых первыми поняли, что же Астрид хочет сказать своей книгой, и если бы они могли задать ей хоть один вопрос, многие захотели бы узнать, что случилось с Сухариком и Юнатаном дальше, в Нангилиме. Любопытные читатели заваливали ее письмами, и Линдгрен решила написать и распространить через СМИ небольшой эпилог – заверить всех, что Сухарик и Юнатан счастливо живут в ином мире.

Были среди многочисленных писем и послания от тяжелобольных детей и их близких – они благодарили писательницу за утешение, которое книга «Братья Львиное Сердце» принесла детям. И в глубине души именно на это Астрид и надеялась: что для многих книга станет утешением. В 1975 году она писала Эгилю Тёрнквисту из литературного журнала «Свенск литтературтидскрифт»:

«Я верю, что детям нужно утешение. Когда я была маленькой, мы верили, что после смерти люди попадают на небо, и это, безусловно, было не так уж весело. Однако если они все вместе окажутся на небе, то… Все же это лучше, чем лежать в земле и не существовать. Но такого утешения у современных детей нет. Этой сказки у них больше нет. И я подумала: может, дать им другую сказку, которая согреет их в ожидании неизбежного конца».

Ведь таков был ее собственный опыт с младшим братом Карла-Юхана и Малин, восьмилетним Ниссе. В 1972–1973 годах ребенок так много размышлял о смерти, что бабушке хотелось хоть немного его утешить. Позже, в статье «Nej, var alldeles lugn» («Нет, будь совершенно спокоен»), опубликованной в антологии «Смысл жизни», она рассказывала:

«Я прочитала напуганному мальчику „Братьев Львиное Сердце“. Когда я закончила, он улыбнулся и сказал: „Да, мы ведь не знаем, что там на самом деле, так что, может, все так и происходит“. „Братья Львиное Сердце“ стали для него утешением».

Утешение было нужно и самой писательнице. Столько близких друзей у нее умерло в 1974-м, что на Рождество, когда она обычно описывала, что случилось в уходящем году, Астрид вклеила в дневник четыре маленькие фотографии. На них были помощница по хозяйству фрёкен Нордлунд, старший брат Гуннар, профессор литературы Улле Хольмберг и радиоведущий Пер-Мартин Хамберг. А затем стала писать:

«Да, 1974 год стал годом смерти, какого еще не было, и эти четверо на фотографиях оставили в душе больше всего пустоты. Я скучаю по ним, скучаю, скучаю. <���…> В годы, заканчивающиеся на 4, в моей жизни всегда происходят перемены – логично было ожидать, что перемены в этом году будут означать смерть, а что же еще?»

Для Астрид Линдгрен это были огромные личные потери. Улле Хольмберг и Пер-Мартин Хамберг десятилетиями были ее близкими, верными друзьями и вдохновителями, каждый по-своему повлиял на ее творческое развитие. Но больше всего писательницу потрясла смерть помощницы Герды Нордлунд. Одним февральским воскресеньем, в двадцать вторую годовщину поступления на работу к Астрид, «Нолле» пришла на Далагатан, чтобы помочь приготовить обед. Она отказалась от кофе и торта, поскольку собиралась в кино, крикнула «до свидания» из прихожей и вскоре после этого попала в аварию на своем велосипеде и умерла на месте на опасном перекрестке у площади Святого Эрика.

Самым большим горем для Астрид, разумеется, стал уход Гуннара. Он умер 27 мая после многолетней борьбы с болезнью сердца, сопровождавшейся затрудненным дыханием. На Троицу 1974 года, перед похоронами, Астрид написала в дневнике:

«Никогда мне не забыть той ночи: как мы приподняли его, чтобы ему легче было дышать, и как жалостно он висел у нас на руках, и предсмертный пот, выступивший у него на лбу. Нет, не могу больше писать; скорблю по нему, так тяжко вспоминать нашу детскую дружбу – Лассе из Бюллербю, первый искатель, умер. И это первое лопнувшее звено в нашей цепочке братьев и сестер».

Гуннар не только занимался земледелием в Нэсе, но и в свое время участвовал в политической жизни Швеции. Десять лет он пробыл депутатом шведского парламента – Риксдага – от партии «Фермерский союз», которая в 1957 году, через год после того, как Гуннар Эриксон отошел от партийной политики, стала называться Партией центра. После этого Гуннар занялся политической сатирой и до самой смерти вместе с художником Эвертом Карлсоном выпускал ежегодную хронику, в которой переносил актуальных политиков во времена викингов, в Свитьод [55].

Древнескандинавский язык был страстью Гуннара Эриксона, как и «Скандинавские штаты», соединенные мостом через Эресунн. А еще крестьянин из Нэса несколько десятилетий прилежно писал пастели и под псевдонимом Г. Е. Нэс выставлял их, в частности, в Хельсинки и Вене. В фермерстве Гуннар не преуспел – слишком далеки от земли были его духовные устремления. Однако совсем не о Гуннаре-земледельце стремилась рассказать радиослушателям его младшая сестра в 1957 году:

«Во всем, что он делает, проявляется какая-то невероятная сила, он действует очень спонтанно. Вот он берется учить финский, а вот неожиданно начинает рисовать, а однажды вдруг затевает писать о „житье-бытье в Свитьоде“. <���…> Гуннар обладает и музыкальным слухом. Может взять карандаш и простучать по голове совершенно отчетливую мелодию. А когда поет, зажав нос, звук сильно напоминает гавайскую гитару. Я часто удивлялась, что такой человек заседает в парламенте. Но, возможно, там он гавайскую гитару не изображает».

Гуннар был далеко не единственным ребенком Эриксонов из Нэса, обладавшим политическим чутьем, но, в отличие от него, трех сестер больше интересовали идеи, нежели активное участие в партийной политике. Считаться с общественными интересами и участвовать в общественной жизни четверо детей научились не у чужих людей, считает Карин Нюман:

«И Ханне, и Самуэлю Августу, которые в Виммербю занимались общественной работой, казалось естественным брать на себя ответственность и участвовать в жизни общества, но без всякой агитации. Возможно, у Ханны были примеры для подражания в собственной семье. Ее мать занималась попечением о бедных. Ингегерд никогда не была политически активна, но как журналист интересовалась земледелием и хозяйственными вопросами. Пока жила с родителями, она ходила с Гуннаром на собрания молодых политиков в 1930-е. Стина, как и ее муж, писатель Ханс Хергин, была социалисткой, но, насколько мне известно, политикой никогда не занималась».