Газета Завтра - Газета Завтра 7 (1211 2017)

Проблема — разобраться, почему победители Февраля уже в октябре, всего восемь месяцев спустя, оказались абсолютно бессильными и беспомощными перед новой революционной волной? Деятели Февраля прошли свой путь, и для нас это очень ценный опыт. Они проверили и показали людям их вектор и результаты. Люди наяву увидели, что им хотят устроить, и без этого не было бы Октябрьской революции. Но это вовсе не значит, будто Февральская революция "переросла" в Октябрьскую. Эта картина неверна. Не могла Февральская революция "перерастать"в Октябрьскую, поскольку для Февраля и царская Россия, и советская были одинаковыми врагами — "империями зла". Эти проекты были принципиально несовместимы.

Более того, Февральскую революцию даже нельзя считать "нормальной" буржуазно-демократической революцией, поскольку её сторонники в массе своей не считали частную собственность идеалом, и российскую буржуазию — образцом для подражания или хотя бы "своей". Политические представители буржуазии, "октябристы", в Москве на выборах в Учредительное собрание получили 0,39% голосов. Надежды Павла Рябушинского, одного из лидеров созданного в марте 1917 г. Всероссийского торгово-промышлен­ного союза, политической организации предпринимателей, на то, что "в недалёком будущем выступит и возьмёт в руки руководство государственной жизнью состоятельно-деятельный класс населения", — оказались иллюзией.

Причём все "февралисты" много взяли из марксистской идеологии и теории. Кадеты в основном вышли из "легального марксизма", меньшевики — из ортодоксального, а эсеры — из "народнического". Но все они исходили из того же тезиса, озвученного тем же Рябушинским: "Нам, очевидно, не миновать того пути, каким шёл Запад, может быть, с небольшими уклонениями".

" ЗАВТРА". В этой связи весьма показателен тот факт, что за прошедшие сто лет ортодоксальные марксисты, признающие естественность и неизбежность развития капиталистического строя, нигде и никогда не смогли взять политическую власть, или же — если такое случалось "само собой" — не пользовались ею для фундаментального, коренного изменения и развития отношений собственности. А в революционных бурях 1917 года даже левые эсеры оказались ближе к большевикам, чем их недавние однопартийцы-меньшевики.

Сергей КАРА-МУРЗА.Эта проблема встала уже в отношениях Маркса и Бакунина, а затем — марксистов и народников. Бакунин говорил Марксу, что в России не будет буржуазной революции, а будет революция крестьян и рабочих. Маркс предполагал, что буржуазная революция в России будет, она расчистит путь для развития капитализма, но есть опасность, что произойдёт реакционная революция, которая приведёт к "казарменному коммунизму". Те русские революционеры, которые тогда общались с Марксом: Засулич, Лавров и другие, — эту его точку зрения хорошо знали. Но "народники" верили, что можно "обойти капитализм", и это будет принято массами крестьян и рабочих.

Лидеры кадетов консультировались у Макса Вебера — он активно изучал революционное движение России, это было важно для книги "Протестантская этика и дух капитализма". Вебер объяснял, что Россия отвергала ценность "собственности", она даже в буржуазной среде не являлась абсолютной и фундаментальной ценностью. И он предупреждал кадетов: если вы свергните монархию, то в пролом плотины хлынет волна русского общинного крестьянского коммунизма, с которым им не совладать. Так оно и случилось.

В итоге Временное правительство так и не смогло легитимизировать свою власть. Ни одного серьёзного вопроса они решить не могли, постоянно идя на компромиссы, которые не удовлетворяли ни буржуазию, ни крестьянство, ни рабочих, ни зарубежных "союзников".

"Февралисты" в политике были "непредрешенцами", сторонниками Учредительного собрания, которое должно было определить форму правления "единой и неделимой России". Так вот, в российских условиях того времени этот проект оказался нереализуемым, а попытки воплотить его в жизнь — катастрофическими. Если посмотреть динамику ключевых параметров общества и государства с февраля по октябрь 1917 года, то это была безусловная катастрофа. Государственность — хотели имитировать западное право: демократию и разделение властей. Но как только они начали это делать, государство распалось, отделялись не только Польша, Финляндия, прибалтийские лимитрофы, Украина, кавказские и среднеазиатские национальные окраины, но и Сибирь, другие регионы с русским населением. Всё это пришлось заново собирать за годы Гражданской вой­ны — уже в форме СССР.

Быстро завяли и мечты о демократии. Что говорили по этому поводу лидеры Февраля?

Кандидат на должность военного министра во Временном правительстве полковник Б.А.Энгельгардт писал в марте 1917 г.: "Чтобы остановить развивающееся движение, есть лишь одно средство: окунуть руки по локоть в кровь, но в настоящую минуту я не вижу для этого ни возможностей, ни охотников". В.В.Шульгин пишет в воспоминаниях лета 1917 г.: "Пулемётов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно, в его берлогу, вырвавшегося на свободу страшного зверя… Увы — этот зверь был… его величество русский народ".

Ка­деты готовили военную диктатуру. П.Н.Милюков ещё в начале июля 1917 г. вёл переговоры с Колчаком. Потом вели переговоры с генералами М.В. Алексее­вым и Л.Г. Корниловым. 20 августа 1917 г. на заседании ЦК кадетов большинство высказалось за немедленное установление военной диктатуры. Но — армия воевать не хотела и не могла. Уже 16 июля 1917 г. Деникин заявил в присутствии Керенского: "Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие… Развалило армию военное законодательство последних месяцев". Как писал генерал А.М.Зайончковский, "армия развалилась при деятельной к этому помощи обоих неудачных революционных министров: Гучкова и Керенского".

Тем не менее, в апреле А.И.Гучков заявил на совместном заседании правительства и Петроградского Совета: "Мы должны все объединиться на одном — на продолжении войны, чтобы стать равноправными членами международной семьи". Вот этого 90% населения и не желали — даже в среде буржуазии.

Не случайно С.Н. Булгаков в своем трактате "На пиру богов", где он "моделировал" расстановку социальных сил в революционной России, вложил в уста одного из персонажей, царского Генерала, следующее рассуждение: "Уж очень отвратительна одна эта мысль об окадеченной "конституционно-демократической" России. Нет, лучше уж большевики! Да, из этого ещё может толк вый­ти, им за один разгон Учредительного собрания, этой пошлости всероссийской, памятник надо возвести. А вот из мёртвой хватки господ кадетов России живою не выбраться б".