Дмитрий Травин - Просуществует ли путинская система до 2042 года?

Трагедия российского ВПК

Реформы 1990-х гг. породили в России множество недовольных. И эти недовольные ждали спасителя, который навел бы порядок в стране и избавил бы российское общество от всяческих бедствий — от потери работы, задержек зарплат, обесценивания доходов и сбережений.

Не стоит идеализировать реформы. При их проведении народу выживать было очень трудно. Большое число людей, проигравших от рыночных преобразований, — это не миф, а реальность. Но не стоит впадать и в другую крайность — делать вид, будто при ином варианте проведения реформ пострадавших у нас не было бы. Страдали люди, увы, не столько от самих преобразований, сколько от характера экономической системы, которую пришлось реформировать. Главная ее особенность состояла в гипертрофированном военно-промышленном комплексе (ВПК). В СССР, долгое время пытавшемся поддерживать паритет с США в гонке вооружений, ВПК был чрезвычайно сильно развит. Оборонные расходы Советского Союза, как правило, превышали в послевоенный период 20% валового продукта. Доля военной продукции в общем выпуске промышленной продукции превышала, по некоторым оценкам, 40%.

Лишь крайне малую часть техники, создаваемой ВПК, можно было продавать на мировом рынке за реальные деньги, используемые потом для импорта потребительских товаров. А в основном содержать предприятия и институты «оборонки» приходилось за счет госбюджета. Он формировался из средств тех предприятий, которые делали для народа что-то полезное. В СССР для нужд ВПК спокойно брали деньги с хороших заводов, но в рыночной экономике эти предприятия уже нельзя было обирать до нитки, поскольку тогда они не имели бы стимулов работать на потребителя, решать проблему товарного дефицита.

Получается, что масштабы ВПК и появление колбасы, масла, сыра в свободной продаже на всем пространстве огромной России оказывались связанными проблемами. Если не сокращать госрас- ходов на оборонный заказ, то невозможно будет получить от экономики должную отдачу для потребителя. А если сокращать, то непонятно, как быть с миллионами людей, задействованных в работе на ВПК.

Более того, работники ВПК в процессе реформ, к сожалению, должны были испытать не только трудности, связанные с физическим выживанием без привычного государственного финансирования, но и серьезные моральные страдания. Многие из тружеников «оборонки» были высококлассными специалистами в своей области. Многие гордились тем, что работают в самой важной (как нам объясняли в советское время) отрасли экономики. Многие ощущали превосходство еще и от того, что годами получали зарплаты более высокие, чем работники, делавшие колбасу, масло и сыр. Теперь же всё вдруг сместилось. «Пищевка» оказалась востребована рынком, тогда как «оборонка» перестала получать поддержку. В «пищевке» люди стали неплохо зарабатывать, тогда как «оборонщикам» пришлось увольняться или подрабатывать где-то на стороне.

Более того, проблема усугублялась еще и тем, что далеко не все могли уволиться или подработать, даже если готовы были сменить профиль своей деятельности. Многие предприятия ВПК в целях секретности советская власть размещала в малых городах Сибири и на Крайнем Севере. Жизнь там в рыночных условиях становилась особенно дорогой, поскольку своих продуктов не имелось. А самое главное — не было иной работы, потому что эти городки в целом формировались вокруг одного-двух военных

производств. Уволиться с предприятия там можно было, но найти иной вариант выживания — крайне тяжело. И столь же тяжело перебраться на жительство в крупные города, поскольку в гибнущих военно-промышленных городках не продашь квартиру и, значит, не соберешь денег на переезд, на покупку недвижимости по новому месту работы.

Особенно тяжело было вынести бремя перемен тем, кто достиг уже солидного возраста к началу 1990-х. Если в молодости нетрудно сменить характер своей деятельности и получить иное образование, то в 40—50 лет и, тем более, непосредственно накануне выхода на пенсию таких возможностей практически нет. Работники ВПК не были виноваты в том, что попали в столь сложное положение. Но не попасть в него они, увы, не могли.

Необходимость частичного сворачивания ВПК не зависела от характера и темпа проведения реформ. Быстрее или медленнее они шли, делали ли их Гайдар, Черномырдин или Примаков — в любом случае «на выходе» доля ВПК в экономике должна была оказаться существенно меньшей, чем «на входе» (в 1991 г.). При Гайдаре закупки вооружений пришлось сократить сразу в восемь раз, поскольку последнее советское правительство оставило страну без всяких резервов с разваливающейся экономикой и с деньгами, не обеспеченными товарами. Но даже если бы это сокращение можно было растянуть на несколько лет, а не делать единовременно, всё равно в ВПК к концу 1990-х гг. оказалось бы множество недовольных людей, потерявших работу, доходы и статус.

Кто-то из них в итоге обустроился, а кто-то так и остался к концу 1990-х в бедственном положении. Кто-то принял в целом необходимость рыночных преобразований, а кто-то тосковал по советской власти. Но в любом случае у этих людей остался тяжелый осадок от процесса перемен. С демократизацией и рынком они начали связывать все свои потери.

Андрей Нечаев - министр экономики России с февраля 1992 по март 1993 г.:

«Апозакуп камситуация былатакая.Замом по вооружен июу Шапошникова был генерал-полковник Миронов, ныне покойный.

Я еще был на птичьих правах: мы же все были назначены в Россию, а я пришел и сел в союзный Госплан и там, собственно, рулил, не имея на это никаких реальных и юридических прав. Я провел совещание по закупкам вооружений, на котором мироновские генералы заявили: "Нам нужно 45 млрд рублей. Это минимальная программа закупки вооружений на 1992 год". А мне мои агенты донесли, что на самый худой конец они согласятся и на 25 млрд. Но и это для тогдашнего бюджета было непосильно. Я говорю: "А у меня есть пять. Вот мы посчитали, что у нас есть. У нас есть 5 млрд рублей, и это все". Дискуссии не получилось. Потому что, когда один говорит 45, а другой 40,тогда есть некий административный торг. Но когда один говорит 45, а другой 5, то совещание очень быстро заканчивается. Там было человек 20 генералов, и они все вышли. Мы остались вдвоем: я и Миронов. Я его провожаю из кабинета, а он меня покровительственно хлопает по плечу и говорит: "Я думаю, мы с вами еще встретимся, молодой человек. Я уверен, вы перемените свое мнение". <...> Я, естественно, к Гайдару: "Такая ситуация, ты просто имей в виду - они наверняка пойдут к Ельцину". Он переговорил с президентом. Через два дня звонит Миронов и говорит: "Андрей Алексеевич, дайте 9 млрд, мы все решим". "Извините, только 5". В итоге дали 7,5 все-таки».