Александр Лурье - В поисках сердца спрута

Ларчик, на мой взгляд, открывается куда как проще. «Фандоринский» проект изначально начинался как коммерческий — иначе, к чему все эти рекламные гримасы, «ужимки и прыжки» на форзаце книжек. Захлеб рецензентов свидетельствует то ли об их полной и окончательной неосведомленности («Кто других машин не видел, для того и «Запорожец» — автомобиль»), то ли о непрекращающейся сумятице критериев («На безрыбье и рак — Паваротти»), то ли о хорошей прикормленности…

Безусловно, Акунин (или тот, кто скрывается за этим псевдонимом) — писатель не без способностей. Но при более близком прочтении выявляются все недостатки, заретушировать которые и были призваны критические перья. Акунин обладает легким и гладким стилем — на этом основании его тут же назначили продолжателем традиций Великой русской литературы; но все это чистописание абсолютно не запоминается. Невозможно вычленить из текста ни одной яркой фразы, ни одного меткого описания — все романы, как «ухоженный газон — красиво, но однообразно».

Акунин владеет антуражем — так кажется тем, о ком родоначальник российской словесности сказал, что они «ленивы и нелюбопытны». Элементарная усидчивость и благоприобретенная чтением — нет, не академических исследований, а пожелтевших газет — эрудиция выглядят на фоне общей безграмотности в отношении собственной истории весьма выигрышно. Это такой же постмодернизм, как и у Сорокина, только прикрытый иной словесной паутиной. Обилие почерпнутых из истории быта «архитектурных» излишеств, подобно потемкинским деревням, лишь прикрывает явные логические провалы и психологические натяжки.

Детективными эти романы можно назвать с натяжкой — слишком уж они нарушают жесткое каноническое определение жанра. В большей части романов Фандорин выступает не на стороне «чистого» следствия против преступления, а как представитель государства против антигосударственных сил. Исключением стали лишь «Особые поручения» и, частично, «Левиафан». Во всех остальных романах герой борется не с преступлением, а заговором — это уже почти шпионско-конспирологические романы. Местами все это бы уж слишком смахивало бы на оду в честь блюстителей и охранителей, но тут автор предусмотрительно напоминает о сути власть предержащих Российской империи и тогда становится вконец непонятно: а зачем все это надо было защищать? Фандорин просто ходячее противоречие — он искренне защищает то, что от всей души презирает. Его надежды, что со временем все как-то обустроится, с каждым новым романом терпят поражение — положение становится лишь хуже и хуже.

Акунин пытается выстроить прошлое из настоящего. Но описываемая им Россия относится к тем вариантам Тени, которых — при всем их правдоподобии — никогда не было. Схожесть их подобна сходству оригинала и воскового муляжа. Но даже и подобие не вызывает у меня ностальгических рыданий. Я не люблю Российскую империю и не считаю нужным стыдиться этого. Я слишком хорошо представляю себя и собственную судьбу в этих исторических реалиях: ни от этой власти, ни от поддерживающей ее церкви ничего хорошего мне ждать бы не пришлось — по факту рождения. Мне лишь странно, что сегодня многие с придыханием говорят о тех особенностях царской России, которые сами современники считали позорными и омерзительными.

Точно так же невозможен и Фандорин — фигура настолько синтетическая, что нуждается в постоянном оживляже: подробное описание его внешности и привычек, размышлений и пристрастий лишний раз доказывает насколько он экстравагантен, чтоб не сказать чужд окружающей его среде. Он выглядит не менее дико и неестественно, чем Шерлок Холмс, переселившийся в Санкт-Петербург. Вина в этом не героя и даже не автора, а самой Российской империи — для детективного поединка необходимо равенство позиций, невозможное, когда государство по всем правилам обкладывает преступника. Необходимо понятие «частной жизни», когда государство не является последней и единственной инстанцией по всем вопросам и монопольным владельцем истины и потому любое преступление направлено против его устоев.

И Фандорин, и окружающая его страна невероятны не только исторически, но и психологически. В рамках русской литературы Фандорин и его приключения фантастичны почище народных сказок. По сути своей, по своему отношению к миру весь разыгранный автором кукольный спектакль в игрушечных декорациях не имеет ничего общего с русской культурной и литературной традицией — это пародия, только более искусная и замаскированная, чем у Сорокина.

Фандорин — несуществующий герой никогда не существовавшей страны, и потому, в качестве генеалогической точки отсчета, более чем сомнителен, все равно как попытка привить английский дуб к кремлевской ели.

Еще менее правдоподобны похождения сестры Пелагии — и с исторической, и с психологической, с детективной точек зрения. Перечислять допущенные ляпы занятие неблагодарное. Коммерческий успех, как война, все покроет. Замечу лишь, что тут уже проклюнулась и авторская идея — мол, при наличии церковного авторитета и порядочности власти общественная атмосфера улучшится. Ну что ж, забрезжило чего-то в конце туннеля, осталось лишь добыть горячий снег, сухую воду и живой труп — и все у нас получится…

Другой активно выдвигаемой кандидатурой на место властителя дум выдвигается А. Лазарчук . Мне уже приходилось писать о его творчестве, что вызвало многочисленные протесты у тех людей, с чьим мнением я привык считаться. Что ж, «humanum errare est», значит и мне ошибаться не чуждо. Так я размышлял, решив перечитать книги А. Лазарчука и пересмотреть свое мнение.

Начал я с «Цесаревны Отрады». В романе есть безусловные удачи, такова, например, сцена битвы, вероятно одна из лучших не только в современной фантастике, но и во всей русской литературе. К сожалению, этой сценой и еще несколькими немногочисленными моментами и исчерпываются достоинства «Цесаревны».

Книга напомнила мне недавно увиденный боевик «Ронин» с Де Ниро и Жаном Рено. Все сделано очень эстетично и добросовестно, куча трюков, местами даже умеренно-глубокие философские размышления — в общем, категория «А». Но когда все оканчивается возникает вопрос: «А на черта все это было наворочено? Какой был в этом смысл?? Зачем столько всего напридумано и понаписано???» Все это не более, чем поэтизированные — по мере таланта — и избыточно растянутые — с явно коммерческой целью — разборки…

К фэнтези этот роман, конечно, имеет отношение только постольку, что так его поименовал автор. Лазарчук — реалист, и поэтому сказочность необходимая фэнтези облечена в плоть и кровь, иногда даже слишком много крови. Не то, чтобы автор так уж самоотверженно любил «мочилово» и «мокроту», но, видимо, внутренний редактор тихо, но твердо говорит: «Есть такое слово надо !»