Армен Гаспарян - Убить Сталина

Красные командиры быстро поняли, что проиграли не сражение, а войну целиком. В первый же день после ареста большинство из них стали давать подробнейшие показания о своей деятельности, причем не только своей. В этой связи мне особенно нравится аргумент защитников Тухачевского, что на первых допросах он своей вины категорически не признавал. Дело в том, что на тех самых первых допросах протоколы иной раз не велись в принципе. Поэтому утверждать, что принципиальный маршал стоически отбивался от гнусного навета, невероятно глупо.

Но это только прелюдия к главному: Тухачевского жестоко пытали, и он, не выдержав, оговорил себя и всех соратников. С этим не поспоришь. Действительно, пытки были разрешены. На сей счет существует шифротелеграмма Сталина секретарям обкомов, крайкомов и руководству НКВД о применении мер физического воздействия в отношении «врагов народа». Это достаточно большой по объему документ. Приведу лишь главное из него: «Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата, и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод» .

Однако этот документ относится к 1939 году, а не к 1937-му. Понятно, что применять подобные меры могли и во время расследования дела Тухачевского. Только вот подтверждающих данных пока не найдено. Еще во времена Хрущева опросили всех выживших участников тех событий. Результат вышел неутешительный. Максимум, чего удалось достичь, – следствие давило на красных командиров. Но в этом не было чего-либо экстраординарного. Следователь всегда давит, не видя разницы, кто перед ним – маршал или сантехник. Профессия у него такая. Это только в кино все иначе выглядит.

Подождите, скажет мне иной читатель, ведь общеизвестно, что Якир вышел из кабинета следователя без петлиц на форме и с разорванным воротом гимнастерки. Значит, наверняка били командарма 1 ранга, трижды награжденного орденом Красного Знамени. И он, не выдержав методов заплечных дел мастеров, оговорил себя. С этим я согласен. Прошу только объяснить, как это утверждение соотносится с его письмом Сталину и Ворошилову: «Следствие закончено. Мне предъявлено обвинение в государственной измене, я признал свою вину, я полностью раскаялся. Я верю безгранично в правоту и целесообразность решения суда и правительства. Теперь я честен каждым своим словом, а умру со словами любви к Вам, к партии и стране, с безграничной верой в победу коммунизма» . В каком случае Якир говорил неправду: когда он давал чистосердечные показания о своей деятельности или когда писал руководителям страны? Или в обоих?

И. Э. Якир, один из главных фигурантов «дела Тухачевского».

Многие вообще не очень себе представляют, как проходило следствие по этому делу. Это вовсе не обмен короткими репликами на манер «Участвовали? Да!». Например, Тухачевский дал обстоятельнейшие показания по военному строительству в СССР с указанием тех ошибок, которые он допускал сознательно. Никакой следователь НКВД не мог в принципе знать того, что было известно бывшему первому заместителю народного комиссара обороны. Некоторые сведения вообще относились к разряду совершенно секретной информации.

Точно так же поступил и бывший командир червонного казачества комкор Примаков. Вот что он, в частности, показал на следствии: «Все средства: измена, предательство, поражение своей страны, вредительство, шпионаж, террор. Я назвал следствию больше 70 человек – заговорщиков, которых я завербовал сам или знал по ходу заговора. Состав заговора из людей, у которых нет глубоких корней в нашей Советской стране, потому что у каждого из них есть своя вторая родина. У каждого персонально есть семьи за границей. У Якира родня в Бессарабии, у Путны и Уборевича – в Литве, Эйдеман связан с Прибалтикой» .

Предвижу возражение: подобного рода показаниям верить категорически нельзя. Все указанные товарищи были прославленными красными командирами, героями Гражданской войны и верными коммунистами. И подозревать их во вредительстве – дико. Еще раз хочу обратить ваше внимание на механизм следствия. Это вовсе не чинно восседающий за столом Павел Павлович Знаменский, неторопливо задающий вопросы и получающий быстрые ответы. «Дело Тухачевского» – это сложнейшие и обстоятельные многочасовые беседы. Лично мне невероятно сложно поверить, что подследственные смогли бы выучить наизусть свои показания. Боюсь, что подобное и сегодня никто не сможет сделать. Даже с нынешним-то уровнем образования. Что уж говорить про эпоху 30-х годов!

В. М. Примаков неоднократно высказывал недовольство высшим военным руководством СССР.

Именно подробность полученных на следствии данных являлась главным доказательством существования заговора. Наряду с добровольным согласием сотрудничать с органами. Два данных факта и позволили потом Сталину сказать: «Такая уйма показаний самих преступников и наблюдения со стороны товарищей, которые работают на местах, такая масса их, что, несомненно, здесь имеет место военно-политический заговор против Советской власти» .

Есть еще один серьезный аргумент у защитников Тухачевского: «Армия осталась без талантливых офицеров». Все познается в сравнении. Возьмем, к примеру, будущего Маршала Советского Союза Константина Рокоссовского. Он был арестован летом 1937 года. Два года провел под следствием. Неоднократно подвергался пыткам. Ему выбили несколько передних зубов, сломали три ребра, молотком били по пальцам ног. Рокоссовский молчал. Его выводили во двор тюрьмы на расстрел и давали холостой выстрел. Но ложных показаний ни на себя, ни на других он не дал. Сравните с поведением участников дела Тухачевского. Подобного рода примеров можно привести десятки. Эти красные командиры затем громили вермахт и завершили войну в Берлине. Так осталась ли армия без талантливых офицеров?

Несостоявшийся Бонапарт на суде заявил, что стал заговорщиком, следуя неумолимой логике борьбы: хотелось достичь максимума. Это ему удалось сполна. Получил максимальное наказание – расстрел. Потянул за собой в могилу всех соратников. Каждый следующий попадавший под следствие в четырех случаях из пяти называл десятки фамилий, которые автоматически становились фигурантами новых дел. Во времена Хрущева это элегантно назвали «прямым произволом Сталина и Ежова». Но этот фокус проходил только до публикации документов следствия.