Коллектив авторов - Журнал «Полдень XXI век»

Символично. Сегодня я слышу эти слова уже второй раз. Я вхожу, и Настя, взяв меня за рукав, тащит по коридору.

– Пожалуйста, не оглядывайся, мне действительно стыдно. Зато в спальне у меня полный порядок.

Спальней, впрочем, назвать это трудно. От неё в комнате лишь кровать в углу. В остальном это больше похоже на небольшой компьютерный центр.

Настя входит в сеть. На мониторе – заставка Чумы. Девушка вопросительно смотрит на меня.

– Я не стану мешать, – говорю. – Заходи, делай, что следует, на меня не обращай внимания. Ах да, одна просьба. У тебя сохранились его сообщения?

– Кого? Императора?

– Да.

– Конечно. В архиве. Правда, их немного, он предпочитает личные беседы.

– Совсем как покойный тёзка, – говорю я. – Скинь, пожалуйста, то, что есть, на флэшку. Я дома ими займусь.

Выхожу из спальни и принимаюсь за уборку. Часа три я драю полы, уничтожаю кладбища пыли и перемываю кордильеры посуды. Под конец чувствую, что устал как пёс и как он же голоден.

– И этого человека называют Валенком, – говорит смущённая Настя. – Я закончила, сейчас будем пить чай. У меня где-то должно быть печенье. И коньяк.

С хрустом уминаю коробку печенья. Чай никуда не годится, зато коньяк хорош.

– У тебя есть кто-нибудь? – спрашивает Настя. Давлюсь печеньем. Спешно запиваю его коньяком.

– Нет. Я один. С тех пор, как Вера… Ну, ты понимаешь. Были, конечно, связи. Кратковременные. А у тебя?

– Никого. И не было. С тех пор, как подсела на Чуму. Вторично давлюсь печеньем.

– Ты шутишь?

– Нет. У меня был парень. Тогда, девять лет назад. Мы встречались. Долго, больше года. Потом я забеременела. И он меня бросил. Ребёнок так и не родился, я не доносила, выкидыш на шестом месяце. К тому времени я уже подсела на Чуму. Тогда она спасла меня, я едва не наложила на себя руки.

Смотрю ей в глаза. В них слёзы. С трудом удерживаюсь от желания немедленно её поцеловать. Чёрт возьми, не хватало только влюбиться. В чумовую третьей ступени. Герцогиня де Шале… На ней наверняка такое… Чтобы достичь её положения в империи, надо пройти по трупам. И, тем не менее, она мне отчаянно нравится, и коньяк тут ни при чём. Как сказал бы Андрюхин – абзац с прицепом. Я встаю.

– Уже поздно, Настя, – говорю. – Я пойду. Вернусь завтра утром, и начнём работать.

Она поднимается вслед за мной. Делает шаг. Её лицо напротив моего.

– Может быть, останешься?

Я отстраняю её и двигаюсь к двери.

– До завтра, – говорю я.

– До завтра. Я буду ждать. Эх ты, Валенок…

Домой добираюсь заполночь. Спать хочется патологически, но за меня мою работу никто не сделает. Сбрасываю содержимое флэшки на диск и сосредоточиваюсь. В этот момент звонит телефон. Снимаю трубку. Андрюхин.

– Валенок, ты?

– Нет, тень отца Гамлета. Ты в курсе, сколько времени?

– Чёрт, заработался, извини. Дел – самолёт с прицепом. Слушай, есть одна тема. Можешь прийти завтра пораньше?

– Извини, не могу. Меня завтра не будет, шеф в курсе. Если что, звони на мобильный.

– Ладно, – Андрюхин разъединяется, а я приступаю к прослушиванию.

Действительно механический, неживой голос. Я с трудом удерживаю внимание на том, что он говорит. Какие-то графы, баронеты, дипломатические ноты, походы, дуэли, квесты… К чертям.

Засыпая, думаю о Насте. А ведь мог бы сейчас… Валенок.

Жму кнопку дверного звонка. Раз, другой. На часах десять утра, неужели до сих пор спит. Делаю минутный перерыв и звоню опять. Безрезультатно. На всякий случай стучу кулаком в дверь. Она внезапно поддаётся – между косяком и дверным каркасом образуется щель. У меня появляется дурное предчувствие, хотя Настя, возможно, специально отперла замки к моему приходу, а сама сейчас в ванной.

– Настя, к тебе гость, – кричу я с порога. Ответа нет. Я толкаю дверь и вхожу.

Настя лежит на полу ничком, в двух шагах от входа. Я падаю перед ней на колени, хватаю за руку.

Настя мертва. Под головой натекло красным. Холод от её руки прошибает меня насквозь.

Поднимаюсь и на ватных ногах бреду в спальню. Меня шатает, хватаюсь за дверной косяк, чтобы не упасть.

В спальне разгром. Развороченный компьютер, вырванные провода, осколки разбитого монитора на полу.

Спиной по стене сползаю на пол. Меня мутит. Это я её убил. Я. Останься я у неё на ночь, она была бы жива. Валенок. Проклятый Валенок.

Усилием воли достаю мобильник. Звоню шефу. Через час в квартире уже уйма народу.

– Смерть наступила часов семь-восемь назад, – говорит кто-то. Наверное, доктор. – Точнее покажет экспертиза. Обширная гематома в области виска, похоже на сильный удар, нанесённый тупым предметом. Да, вне всяких сомнений, убийство.

Не помню, как добираюсь домой. В голове путаные обрывки мыслей, лишь одна связная – та, что убийца я. «Спаситель хренов, – стреляет она в висок. – Доверься мне, я тебя вытащу. И тебя вытащу. И тебя. Вытащил. На тот свет».

Усилием воли беру себя в руки. О том, что у Насти третья ступень, никто не знал, кроме меня и шефа. Ах, да, знал ещё император. Он же товарищ Сталин. Но он не знал остального, не мог знать. Насти не было в сети меньше суток. Мало ли почему, сотня возможных причин. Получается…

Додумать не даёт телефонный звонок. Снимаю трубку.

– Привет, это Артём. Ты просил позвонить, помнишь?

С трудом переключаюсь и соображаю, что Артём – это бывший инкогнито из реабилитационного центра. Я обещал ему показать, как мы работаем. Вот и прекрасный случай показать. На примере, работник хренов.

– Здравствуй, Артём, – говорю я устало. – Тебя выписали? Ты где сейчас?

Оказывается, недалеко от меня. В десяти минутах.

– Приезжай, – говорю я. – Поговорим.

Диктую адрес и плетусь на кухню варить кофе. В голове – пустота, вакуум. И ещё чувство вины, выматывающее, вытягивающее жилы. Впрочем, оно, наверное, не в голове.

– Такие дела, – говорю, отодвигая пустую кофейную чашечку. – Вот такая дрянь над вами властвует. Подумай, ведь эту заразу недаром называют Чумой. Она сама по себе предполагает засилье всякой сволочи. Кто наглее, подлее, беспринципнее, тот лезет наверх. А тех, у кого есть совесть, сжирают.

– Всех сжирают, – угрюмо говорит Артём. – И тех, которые с совестью, и тех, которые без.

– Ладно. Пускай будет всех. Не суть. Или суть, неважно. Понимаешь, такая гадина не должна жить. Права не имеет. А он живёт и здравствует. Изгаляется, глумится, распоряжается.

Я внезапно вспоминаю, что не успел вчера прослушать содержимое флэшки.

– А ну, пойдём, – говорю я. – Послушай вместе со мной. Это то, что осталось от одной девушки. Убитой.

Включаю компьютер. Механический неживой голос продолжает с того места, где прервался вчера.

«… сегодня, без пяти пополудни. Скажи герцогу д'Альберу, пускай пришлёт арбалетчиков».