Генри Киссинджер - Нужна ли Америке внешняя политика?

Непригодность обеих преобладающих научных теорий стала ясна благодаря инциденту с разведывательным самолетом, который в апреле 2001 года приземлился на китайской территории, где его команда находилась под арестом в течение 11 дней. Перспективы «вовлеченности» были разбиты реалиями китайской внутренней политики. Однако идеологические интерпретации данной проблемы не дали никакого ориентира также и для администрации Буша. И все потому, что китайская линия поведения формировалась в основном благодаря идеям национализма XIX века, а не идеями марксизма того же столетия. Дальняя разведка из-за пределов территориальных границ, не противореча международному праву, является вызовом традиционному пониманию суверенитета, основанному на предпосылке нерушимости границ и сейчас мало что значащему в условиях современных технологий. Все это было замешено на китайской мании восприятия всего через призму колониального поведения. Именно поэтому Америке был брошен вызов не от идеологической части китайского общества, коммунистической партии, а, по общему мнению, от студентов и военных.

Важно упорядочить это сочетание побудительных мотивов, если мы хотим проанализировать взаимосвязь этого инцидента с будущим китайско-американских отношений. Китайское поведение формировалось преимущественно при помощи попытки проложить курс так, чтобы избежать мелей китайской внутренней политики, когда речь идет о правительстве, идеологическая составная часть в работе которого находится в упадке и которому предстоит решение вопроса преемственности через два года. Проблема для американской внешней политики заключается в том, как вести себя с китайским национализмом, не разжигая его, оставаясь твердой, когда он прибегает к угрозам. Проблема для китайского руководства состоит в том, как научиться оценивать ограничительные действия американских ценностей и общественного мнения.

Те, кто настроен фаталистически, часто сравнивают возвышение Китая с возвышением Германии в XIX веке, которое в конечном счете привело к Первой мировой войне. Однако в той войне не было ничего предопределенного. В анналах истории она отмечена прежде всего как результат плохой работы государственных деятелей, просчетов, которые привели к таким непозволительным тратам, которые намного превышают предвидимые выгоды для всех заинтересованных сторон. Кто из государственных деятелей, вступивших в войну в 1914 году, не воспользовался бы шансом переиграть свое решение, когда они несколько лет спустя посмотрели на случившееся и увидели ту катастрофу, которую они принесли своим обществам, европейской цивилизации и долгосрочным перспективам всего мира?

Конечно, право выбора не принадлежит исключительно Соединенным Штатам. Перед лицом гегемонии в Азии, каким бы ни был этот режим, Америка выступила бы против, как она сделала это в отношении гегемонии со стороны Японии во время Второй мировой войны и Советского Союза во время холодной войны. Но в такой же мере, когда выбор зависит от американского поступка, этот шаг следует делать с большой осторожностью. Проблему не получится решить ничего не значащими спорами по поводу термина, которым следует характеризовать китайско-американские отношения. Нельзя этот вопрос решать и внутренними требованиями бюджетных баталий.

Определение национального интереса, когда мы говорим о Китае, осложнено большими культурными различиями между китайским и американским подходами к внешней политике и переменам в международном окружении, произошедшим со времени первого приезда американских эмиссаров в Пекин в 1971 году. Американские руководители подчеркивают личную добрую волю и личное отношение. За продолжительную историю длиной в пять тысячелетий Китай был свидетелем подъемов и трагедий, чтобы зависеть от доброй воли отдельных персонажей, которые в историческом плане представляют собой явление временное. Соединенные Штаты, имеющие национальный опыт двухсот лет, оказались в состоянии преодолеть свои проблемы путем сочетания идеализма, силы воли, организованности и благодаря благоприятному географическому положению. У Китая было много великих достижений, составляющих его славу, однако он часто сталкивался с проблемами, которые можно было преодолеть только благодаря способности к выживанию. Подход Китая к внешней политике носит оттенок скепсиса и благоразумия. Для Америки характерен оптимизм и миссионерство. Чувство времени у Китая отбивает совершенно иной, чем у Америки, ритм. Когда американца просят назвать какое-то историческое событие, он имеет в виду конкретный день календаря. Когда китаец описывает событие, он описывает его в рамках той или иной династии. А из 14 императорских династий десять длились каждая больше, чем вся история Соединенных Штатов.

Американцы размышляют в терминах конкретных решений конкретных проблем. Китайцы думают в терминах стадий в процессе, не имеющем точной кульминации. Американцы считают, что международные споры возникают либо из-за недопонимания, либо из-за злого умысла. Первое лечится методом убеждения – порой достаточно настойчивым, – а для последнего хорошим средством является поражение или уничтожение злодея. Китайский подход не носит персонифицированный характер, он терпелив и бесстрастен; Срединное царство испытывает ужас от того, что оно может оказаться в роли просящего. Там, где Вашингтон прибегает к честности и доброй воле в качестве смягчающих средств в международных отношениях, Пекин полагает, что государственные мужи проделали домашнюю работу и поймут тонкости окольных путей; поэтому настойчивость рассматривается как слабость, а хорошие личные отношения сами по себе не считаются смазочным средством в серьезном диалоге. Для китайцев американцы представляются странноватыми и в некотором роде легкомысленными.

Частично по причине трудностей, испытывавшихся обеими сторонами в понимании культуры друг друга и норм поведения, они редко добивались успеха в установлении прочного баланса в китайско-американских отношениях в течение какого-то длительного периода времени. В начале 1900-х годов на подход Америки к Китаю сильно повлияли миссионеры и торговцы, которым, по большому счету, было не до унижений, испытываемых китайским обществом из-за колониального гнета европейских держав. В 1930-е годы во время Второй мировой войны Китай был идеализирован как жертва японской агрессии и героический демократический союзник. После коммунистической победы в гражданской войне Китай трансформировался в сознании американской общественности в олицетворение идеологической и стратегической враждебности. В результате сочетания таких факторов, как маоистская воинственная идеология, интервенция Китая в корейской войне, американская неприязнь к внутренним институтам Пекина и ввод американского Седьмого флота в Тайваньский пролив, наступил период длиной почти в четверть века, во время которого две страны не имели дипломатических отношений и у них было мало контактов какого-либо рода.