'Двести' Журнал - 'Двести' (No A, август 1994)

А что будет потом?

Если что-то и будет вообще, то, пожалуй, лишь это: доска приткнется когда-нибудь к берегу, а вдали засветится закатная полоса. Я выскочу на траву и, торопясь, побегу по заросшему склону вверх. Чертополох будет хватать меня за мокрые ноги, но я, запыхавшись, выбегу на бугор. И увижу, как слева темнеет похожая на замок водонапорная башня, как светится в закатном отблеске старая Спасская церковь - памятник старины и гордость нашего городка - и как горят огоньки в окнах знакомого двухэтажного дома. И в мамином окошке горит свет... Ох и загулялся я!.. Ну и правильно, если влетит! Главное, что я уже почти дома. Подожди еще минутку, я бегу, вот он я!.. [Возвращение к родителям - тоже символ смерти, так и девочку Ромка-самолет везет к ним... - Я.С., В.С.]

Виндсерфер и правда стоял у берега. Его узкий пластиковый борт скребся о спущенные с причала плетеные кранцы. Парус, невидимо растворившись во мгле, трепетал на ветру.

Сейчас я, сейчас...

Я сбросил на плиты пиджак, полуботинки, носки, галстук. Подвернул брюки. Подошел к краю. Заранее ощутил, как ступлю сейчас на мокрую мелкоребристую палубу, как закачается она... Выждал, когда наклонится ко мне мачта, ухватил ее... Ну!"

Вот как уходят:

"Не трогай,

не трогай,

не трогай

Товарища моего.

Ему предстоит дорога

В высокий край огневой.

Туда,

где южные звезды

У снежных вершин горят,

Где ветер

в орлиные гнезда

Уносит все песни подряд.

Там в бухте

развернут парус

И парусник ждет гонца.

Покоя там не осталось,

Там нет тревогам конца.

Там путь по горам

не легок,

Там враг к прицелам приник,

Молчанье его пулеметов

Бьет в уши,

как детский крик...

...Не надо,

не надо,

не надо,

Не надо его будить,

Ему ни к чему теперь память

Мелких забот и обид.

Пускай

перед дальней дорогой

Он дома поспит,

как все,

Пока самолет не вздрогнул

На стартовой полосе...

...Но если в чужом конверте

Придет к вам черная весть,

Не верьте,

не верьте,

не верьте,

Что это и вправду есть.

Убитым быть

это слишком.

Мой друг умереть не мог.

Вот так...

И пускай братишка

Ему напишет письмо..."

Возвращаясь к вопросу о "проводниках отсюда" - там, куда они уводят, у героев ВПК часто уже есть друзья. Один из них - Чиба ("Лоцман"), проводник проводника (есть еще всезнающие бормотунчики, роботы, домовые, ыхала и пр.). Что такое Чиба - непонятно. Потустороннее существо. Игрушка, очень милая - но если вдуматься и представить его рядом с собой, станет не по себе. Это - игрушечный оборотень, то клоун (см. клоунов из "Голубятни..." и "Оно" С.Кинга), то котенок с головой клоуна или с рыбьим хвостом, то вороненок (ты не вейся надо мной), то плюшевая обезьянка (опять Кинг), то варан, то (бр-р!) птичий скелетик. И Чиба знает больше, чем положено живым. Ему открыто закрытое для них:

"- Через пески...

- Что?!

- Через Оранжевые пески,- сказал он отчетливо.- На плато, что рядом с Подгорьем,- пустыня. Горячая, с большим оранжевым солнцем...

Я вздрогнул. И, пряча испуг, сказал пренебрежительно:

- Что за бред. Какая может быть пустыня в той местности?

- Может...

- Почему я там никогда про нее не слышал?

- А никто не слышал. Потому что никто не бывал там. Никто не поднимался на плато.

- Ты спятил? Рядом с городом...

- Да! Все думают, что поднимались другие, и делают вид, что там ничего такого. [Пусть кто-то говорит, что "там" ничего нет. Есть, есть...- Я.С., В.С.] Просто так, пустыри. И говорят об этом друг другу, и сами верят. А на самом деле... Я не вру, честное-расчестное слово! Ну, Чибу спросите!"

Чиба-то знает...

Чип - почти тезка Чибы, лягушонок из "Баркентины с именем звезды" - тоже оборотень, которого не боится только главный герой, старый моряк Мартыныч, да еще братья-фантасты Саргацкие. Но Чип еще вполне безобиден. Хотя и в этой сказке есть уже и очень непростые корабли (сама баркентина и игрушечный кораблик), и магия, и мысли о гибели людей и кораблей.

В "Ночи большого прилива" смерть уже присутствует на каждой странице. Иногда травестийная, как в первой части, в "Далеких горнистах", но уже и там появляется история Трубача-Хранителя, пока это Валерка - он же штурман Дэн - и пока эта история не так однозначно безнадежна, хотя и здесь есть что-то вроде гибели братьев, после падения с крепостной башни оказывающихся в Наигияле... то есть, мы хотели сказать, в Старо-Подольске.

Светлый штурман Иту Лариу Дэн встречается со смертью - подлинной или символической - много раз. Но это лишь подход к истории смерти как состояния,- смерти как истинной жизни. Такую смерть принимает Ежики и, видимо, Игнатик Яр (тут уместно снова вспомнить о свечках; у ВПК свечка - индикатор жизни; когда горит свеча, стоит упомянуть чье-то имя - и узнаешь, жив ли он; если жив, свеча продолжает гореть, как это и было в случае обоих персонажей. А вот Капитан с глазами-провалами, Капитан, берущий книги в уплату за проезд, имеет право задуть свечу...)

Очень интересна и показательна история посвящения в Командоры ("приема в мертвецы" по Пелевину) история Корнелия Гласа из "Гуси-гуси, га-га-га". Корнелий, чтобы на равных правах войти в мир детей и, позднее, стать Командором (а это - главные "проводники отсюда"), переживает последовательный ряд символических смертей, последняя из которых могла быть и настоящей (ученые, занимающиеся "гранью" Вест-Федерации, не уверены, остался ли он жив).

Любопытна, между прочим, и легенда "безынд" о Маленьком рыбаке, мальчике-сироте, унесенным гусями на Луга. Во-первых, подчеркивается трудность пути в иной мир - Маленький рыбак должен подняться на гору, претерпев мучения, сильно напоминающие картины буддийского ада; далее он приносит гусям-"психопомпам" кровавую жертву (кормит их своим мясом); впрочем, этот момент вообще характерен для сказок многих народов, поэтому его можно считать скорее данью традиции; сам полет - как мы видим, типичный способ перехода в иной мир; наконец, Луга - счастливое место, где маленький рыбак (а позднее - безынды из "спецшколы") находит родителей. Встреча с предками - характернейшая особенность послежизни.

(Отвлекаясь от основной темы, хотелось бы отметить параллели между "Гусями" и "Синим городом на Садовой": храм, как убежище, настоятель как защитник, подземный выход из храма - путь спасения, и т.д.).

Ежики, если помните, после смерти перешел в другой, лучший мир. То же происходит с писателем Решиловым (да и его спутником Сашкой).

Сначала Решилов покидает больницу (casus incuzabilis). Попадает в старую церковь, затем - в поезд "Пиллигримм", в Подгорье, Кан-Орру... Как не вспомнить Нангилиму, следующий за Нангиялой загробный мир... (у А.Линдгрен). При всем том его не оставляет чувство (впервые осознанное ВПК в "Выстреле с монитора" и в "Заставе...") вторичности переживаемой реальности.