'Двести' Журнал - 'Двести' (No A, август 1994)

Р.А. (все еще корректно, но уже повышая голос): Я же вам объяснял. Это Михаил Дубровский из журнала "Фантакрим-MEGA".

Д-р КАЦ (тоже повышая голос): А как его фамилия?

Р.А. (громко, с отчаянием в голосе): Дубровский же! Д-р КАЦ

(кричит): Как-как?!

М.Д. (невольно тоже кричит): Тише-тише! Я - Дубровский.

Д-р КАЦ (после долгой паузы): А-а, Дубровский. Так бы сразу и сказали. Ладно, задавайте ваш вопрос.

М.Д. (снова копаясь в своих листочках): Момент... Есть ли близкие родственники за рубежом... Не провозите ли иностранную валюту или оруж... Черт! Не то, не то... О, нашел! (Читает) Сложно ли вам было собирать материал для своей книги? Помогал ли кто-нибудь вам?

Д-р КАЦ (быстро бросив взгляд на Арбитмана): Никто мне не помогал! Сам своим умом до всего дошел! (Опять бросает взгляд на Арбитмана, который с видом мученика молчит) Собирать материал было, конечно, непросто. (Со вздохом, доверительно) Бегали они от меня, как тараканы. Не хотели, чтобы я их в книжку вставлял. Один даже под поезд бросился.

М.Д. (с профессиональным интересом): Кто?

Д-р КАЦ (равнодушно): Не помню. Все равно в конце моей "Истории" они все умерли...

Р.А. (с некоторым нажимом): Рустам Святославович, не все.

Д-р КАЦ (испуганно): А? Что?

Р.А. (с сильным нажимом): Не все, я говорю. Насчет одного есть закрытое распоряжение. (Гулким шепотом на ухо доктору, но так, чтобы слышал и Дубровский) Считать его живым. Понятно?

Д-р КАЦ (Все поняв и перепугавшись): Да-да, один случайно выжил. В смысле, и не болел никогда. (С нарастающей истерикой) И на фронте не был! И в Париж сроду не ездил! (Кричит) И книжек таких не писал! Вообще никаких не писал!

М.Д. (встревоженно): Тише, доктор...

Д-р КАЦ (успокаиваясь): Да-да, вы Дубровский. Я помню... Ну, задавайте, наконец, ваш вопрос.

М.Д. (перебирая кипу своих листков): Секундочку... Не болели ли вы чумкой... Не ударялись ли головой... Не было ли среди ваших предков шизофре... Да где же он? Ага, вот! (читает по бумажке) Почему, по вашему мнению, до вас такая книга никем не была написана?

Д-р КАЦ (бросив изумленный взгляд на Арбитмана): Разве никем?

М.Д. (растерянно): Кажется, никем...

Р.А. (с угрозой в голосе): Никем-никем! Факт.

Д-р КАЦ (с удивлением): Как - никем? А кто же ее тогда написал? Ничего не понимаю.

Р.А. (со вздохом, постукивая по циферблату своих часов): Мессир, время. (Дубровскому) Доктор хотел сказать, что уже устал. Пора заканчивать.

М.Д. (просящим голосом): Ну, еще один самый важный вопросик! (Усиленно роется в бумажках) Где вы были в ночь с девятнадцатого на двадцать первое... в ночь с пятого на десятое... в Варфоломеевск... Вот он, вопрос! (Читает) Скажите, профессор, а будет ли у вашей книги продолжение?

Р.А. (выразительно постучав пальцем по лбу): Кхэ-кхэ...

Д-р КАЦ (устало): А вы что, хотите продолжения? Ну, честно?

М.Д. (напрягшись, честно): В гробу я его видал.

Д-р КАЦ и Р.А. (радостно, хором): Все там будем! Спасибо за внимание!

Беседу и не думал записывать,

а просто выдумал ее из головы

Данило АРКАДЬЕВ,

штат Арканзас

----------------------------------------------------------------

Сплошное оберхамство!

ПРАВДИВЫЕ ИСТОРИИ ОТ ЗМЕЯ ГОРЫНЫЧА

______________________________ Продолжение. Начало в номере Б.

Е.Лукин

Потрясенный "Необходимым предуведомлением" Александра Щеголева, спешу заверить:

1. К калмыкам всегда относился достаточно терпимо.

2. Идентичность Штерна Ларионовой сомнению не подвергаю.

3. Адольф Гитлер для меня сначала лучший друг и лишь потом уже рейхсканцлер.

12. РАЗОБЛАЧУХАННЫЕ

Читатели-то, может быть, и догадались, а вот действующие лица оторопели до полного забвения ролей. Ошеломление сорвало с присутствующих маски и явило лица.

Родригес стал Щеголевым, Логинов - Витманом, Брайдер - Чадовичем. Подобно гробам в фильме ужасов раскрылись картонные коробки, и из них выглянули ошарашенные физиономии Байкалова и Казакова. Упаковка с надписью "Сифон бытовой. Свияга" была продырявлена изнутри тычком костыля, и в отверстии возник чей-то нестерпимо знакомый глаз. У Лазарчука со стуком упало искусственное сердце. Ланцеты обернулись корнцангами и наоборот. Зал резко изменил геометрию - это у дома номер восемнадцать поехала крыша. Сквозь Нобелевку отчетливо и зловеще проглянул "Гамбургский счет".

Пожалуй, одна только Ларионова-Штерн не ударила в грязь лицом. Слабо ахнув, она лишилась чувств, но из образа не вышла.

А в целом, конечно, мизансцену надо было спасать.

Первым попробовал спохватиться Щеголев, но второпях напрочь забыл национальность своего террориста и с перепугу растянул кончиками пальцев уголки глаз, за что в другое время неминуемо схлопотал бы в лоб от Вячеслава Рыбакова.

Но, к счастью, тому было не до Щеголева. Страшно вскрикнув, кинулся Рыбаков на самозванца, ибо, не будучи Лемом, тот явно не был достоин плевка! И быть бы трупу, не случись рядом Руденко и Брайдера, прикинувшегося, как выяснилось позже, Чадовичем просто так, по старой милицейской привычке. Вырвав полузадушенную жертву из цепких пальцев Вячеслава, господа офицеры заткнули ей рот штанами и под заломленные локотки внесли в туалет - выспросить, где он, вражина, дел труп классика.

Дверь за ними закрылась. Стало страшно.

13. ИНТЕРВЬЮ С ПЕТЛЕЙ НА ЛЮСТРЕ

Свита псевдо-Лема метнулась к дверям, однако была перехвачена. напрасно бился в ухватистых многочисленных руках престарелый стукач Казанцев, крича, что и не Казанцев он вовсе, а Шапиро, не верите - спросите у Лаврентия Павловича или на худой конец у доктора Каца... Уже снимали люстру и ладили к крюку петельку.

Но тут шведский король (сообразительный такой старичок) ударил в пол скипетром и, распахнув осколчато-ажурные двери, провозгласил что-то по-своему, по-шведски.

Толпа раздалась. Санкт-петертурбцы подвинулись влево, мастурбореалисты - тоже. Торопливо кланяясь, вбежал кабельмейстер и сноровисто опутал помещение какими-то шлангами. Затем в залу влетела Луиза Тележко со сворой телевизионщиков. Отшатнулась, увидев прилаживаемую петлю.

- Снимите! Снимите немедленно! - вскрикнула она в ужасе.Крупным планом!

И, обнажая микрофон, устремилась... Все взглянули на того, к кому устремилась Луиза, и оторопели вторично. У окна, негромко беседуя с порядочным книгодеем Ютановым, стоял - заклепать мои карие очи! - ну вылитый Станислав Лем!

- Падам до ног пани!! - старательно выговорил пан Станислав, принимая микрофон. Затем уставил без промаха бьющий глаз на кого-то в толпе.- Панове! - возвысил он голос и вдруг черт его знает с чего перешел на русский: - Известно, что плохой писатель, как правило, плохой человек. Взять хотя бы питерских маргиналов. Одного абзаца достаточно, чтобы понять моральную ущербность авторов. Да что абзац! Там на одни морды посмотреть - сразу видно, что жулики...