Николай Злобин - Империя свободы. Ценности и фобии американского общества

То, что «экспансионизм всегда присутствует в загадочной русской душе», а «Россия – страна, которая может мирно жить сама с собой, только непрерывно расширяясь территориально», стало отправными точками этой идеологии и отношения к России. Ни распад СССР, ни падение мирового коммунизма, ни роспуск Варшавского блока и т.д. не изменили скептического отношения многих представителей правящей в США элиты к России как государству. На мой вопрос: «С кем же США боролись в годы холодной войны – с коммунизмом или СССР?», который я постоянно задаю разным представителям истеблишмента Америки – от президентов до конгрессменов и мэров городов и политических экспертов – наиболее частый ответ, который я слышу до сих пор: «Конечно, мы воевали с СССР». Хотя потом изредка следуют уточнения насчет коммунизма, картина мира закончившейся холодной войны для многих осталась незыблемой – СССР был врагом. В какой степени врагом США сегодня является Россия – для многих в Америке неочевидно. Однако представлять некоммунистическую Россию как некий антипод коммунистического СССР они не готовы. Кто может – берет паузу для ответа, кто не может – судит по Крыму и Восточной Украине. Понятно, что ни в какой стране мира политики паузу брать не могут.

Кстати, примерно такие же рассуждения можно наблюдать в Соединенных Штатах в последние годы в отношении другой растущей мировой державы – Китая. Однако здесь американское общественное мнение проявляет гораздо большую сдержанность. И неудивительно – объем торгового товарооборота между двумя странами не оставляет места для политически рисковых шагов ни той, ни другой стороне. В американо-китайских отношениях создана мощная финансовая подушка безопасности. Настолько мощная, что она принудила власти США снизить накал критики Китая в области прав человека, а также решительно воспротивиться идее независимости Тайваня. Люди, компании и страны в американо-китайских отношениях зарабатывают деньги. В американо-российских отношениях деньги только теряются. Но даже в далеком от внешней политики общественном мнении США есть инстинктивное понимание того, что нельзя сразу раздражать обе страны – и Россию, и Китай. А вот играть на их противоречиях можно и нужно. Как это делать – вопрос пока открытый.

Напомню, что на протяжении всей второй половины XX века Соединенные Штаты в большей или меньшей степени придерживались в отношении СССР политики, предложенной еще в 1946 году Джорджем Кеннаном в «длинной телеграмме» в Вашингтон, где он обосновал невозможность нормального сотрудничества с СССР и изложил принципиальные позиции США в отношениях с Москвой как политику максимального сдерживания советской экспансии без прямого вооруженного противостояния США и СССР. Однако все эти годы американцы не переставали считать, что логика советской политической жизни, идеологический фанатизм, пренебрежение ценностью человеческой жизни и необходимость поддержания лояльности в своем социалистическом блоке может подтолкнуть советские власти к войне против Запада, даже ядерной, позволяющей уничтожить противника даже ценой собственного краха. Справедливости ради надо сказать, что такая же уверенность в агрессивности Запада, особенно США, была и у подавляющей части советского общества, а также у руководства СССР. Однако реальной войны все же не хотел никто, и любое приближение к ней каждый раз до предела активизировало переговорный процесс между Москвой и Вашингтоном.

Через 10 лет после окончания холодной войны один из идеологов «национальной исключительности» США (не буду называть его фамилию, дабы не привлекать внимания к его фигуре – не в нем конкретно дело) писал: «Америка – не обычная часть мира. В мире со времен Римской империи еще не было подобной силы, более могущественной, чем любая другая сила. Именно из-за этой своей силы Америка имеет право и может изменять правила, менять ожидания, перекраивать и создавать новую реальность. Как это делать? Только через безапелляционное и неумолимое демонстрирование своей воли». Подчеркну, что эти слова были написаны задолго до начала глобальной войны с терроризмом, но стали чуть ли не своеобразным манифестом большинства внешнеполитических акций Вашингтона в последнюю четверть века.

Однако в реальности, конечно, все обстояло несколько по-иному. Американцы ведь понимали, что в ходе холодной войны имели дело с противником, старающимся избегать риска и стремящимся поддерживать статус-кво. В этих условиях, как писали тогда в разного рода национальных стратегиях безопасности США, оптимальной обороной было кеннановское «сдерживание». Слов нет, американцам хотелось, чтобы хотя бы одно поколение смогло прожить без масштабной войны, тем более с равноценным противником. Того же, безусловно, хотелось и советским лидерам, которые сами прошли Вторую мировую войну. Как результат, в годы холодной войны ни один американец не погиб на территории США по вине Советского Союза или его социалистических союзников. Обе страны тогда испытывали политическую потребность в напряженности, не перерастающей в реальный военный конфликт. Холодная война была, говоря словами Маргарет Тэтчер, «выиграна без единого выстрела». С ее окончанием та модель быстро перестала удовлетворять потребности американской элиты и приказала долго жить.

Конечно, глобальный мир действует в обе стороны, равномерно и неумолимо распространяя свое влияние и на тех, кого «глобализуют», если можно так выразиться, и на тех, кто «глобализует». Во времена президента Билла Клинтона большинству американцев не приходило в голову, что процесс глобализации не является односторонним – насколько США расширяют свое проникающее воздействие на другие страны, почти настолько же эти страны начинают воздействовать на США. Но второй процесс начался несколько позже и мягче, что отчасти дезориентировало американцев. Тем не менее снова подтвердилось, что третий закон Ньютона – «действию всегда есть равное и противоположное противодействие, иначе – взаимодействия двух тел друг на друга между собою равны и направлены в противоположные стороны» – вполне действует и в общественной сфере, в том числе в международной системе. Другое дело, что противодействие начинается, обретает силу и ощущается далеко не сразу, что частенько и сбивает с толку политиков и экспертов. Кроме того, частенько приобретает неприемлемые формы.

Вспомним историю. Соединенные Штаты были долгое время практически избавлены от сухопутного вторжения на свою территорию (вернее, главную, материковую территорию страны). Сегодня очевидно, что они больше не застрахованы от мировых проблем, несчастий, бед и катастроф. Наверное, нынешнее поколение американцев – первое в новейшей истории, которое знает это по своей собственной жизни. Очевидно, что по мере углубления глобальных процессов, мировых противоречий и проблем США будут становиться все более уязвимыми, менее защищенными и отсюда – менее влиятельными. Период их сравнительной безопасности, когда Америка была защищена океанами и расстояниями, ракетами и очень благожелательно расположенными к ней соседями, похоже, проходит. Сегодня американскому обществу просто необходимо возвращаться к опыту европейских стран в XX веке, которые прожили весь век в условиях постоянной внешней опасности и – как результат – стали достаточно националистическими, хотя и в рамках демократических по своим политическим и социальным параметрам государственных устройств. Перед США сегодня стоит этот же вопрос – насколько глубоко в стране сложится настрой на агрессивность к внешнему миру, на постоянное осадное положение, на атмосферу подозрительности и страха, на подготовленность к реальной войне? Насколько США готовы на ограничения собственных демократических гражданских свобод и прав, отказ от мощной защищенности частной жизни и т.д.?