Работа

У владельцев фабрик была ещё одна проблема. Они могли производить больше товаров, чем когда-либо ранее, но теперь они достигли пределов в рыночном отношении: во всём свете просто не существовало достаточно богатых людей, чтобы покупать все производимые товары. Так как каждый час чужого труда приносил им прибыль, работодатели соревновались, заставляли угнетённые массы трудиться, не покладая рук. Но по мере того, как сопротивление росло, а доходы уменьшались, капиталистам пришлось начать поиски новых способов максимизировать прибыль. И вместо того, чтобы выжимать ещё больше рабочих часов из работников, они решили выжимать больше продукции из каждого рабочего часа. Используя невиданные до этого возможности по надзору, они реорганизовали рабочий процесс таким образом, чтобы сделать его более эффективным и более интенсивным.

В начале XX века автомобильный магнат Генри Форд открыл многообещающую комбинацию сборочных конвееров, стандартизации и дешёвой продукции. Этим он ознаменовал вступление капитализма в новую эпоху массового производства и потребления. Форд относился к заводам как к механизму, основной задачей которого было превращение рабочих в более эффективные автоматы. Таким образом, задачи, котороые перед ними ставились, становились всё более специализированными и однообразными. Рабочие постепенно теряли представление об общем контексте своего труда. В течение следующих нескольких десятилетей, когда массовые производство и потребление стали нормой жизни на всей планете, это отчуждение стало воспроизводиться повсюду в обществе, которое стало своего рода социальным заводом, функционирующим в логике сборочной линии. Школы стали массово производить взаимозаменяемых рабочих, готовых занять любую должность. Автомобили нанесли новые линии на карты коммерческой деятельности в виде шоссе и пригородов.

Конечно, плотность концентрации рабочих оставалась опасно высокой. Подобная интенсификация работы была опасна тем, что приведёт к распространению сопротивления. Использование автоматизации делало затруднительной конкуренцию между рабочими в цехах (способ, к которому прибегали предшественники Форда). Что ещё хуже, рабочие были настолько чужды отупляющему характеру работы в сборочных цехах, что увольнялись целыми сменами. Форд был вынужден постоянно тратить деньги на подготовку новых кадров.

Он решил проблему тем, что позволил своим рабочим приобретать доли в промышленной собственности. С 1914 года Форд платил своим рабочим в два раза выше, чем в среднем в отрасли, строго придерживался 8–часового рабочего дня и предлагал рабочим план по участию в получении прибыли предприятия, благодаря которому рабочие могли купить ту самую Модель Т, которую они и собирали. Расширившийся в результате этой политики автомобильный рынок позволил Форду окупить все затраты за счёт постоянного (год за годом) увеличения производства и роста продаж. Подобный компромисс скоро был взят за стандарт повсюду в промышленно–развитых странах. В результате зародился современный средний класс, а также современное представление о свободном времени. Капиталистам пришлось совершить благое дело. Вынужденные одарить деньгами и свободным временем тех, кого они эксплуатируют, они изобрели массовое потребление, чтобы деньги и время, в конечном счёте, всё равно вернулись в их карманы.

Поднятие уровня заработной платы помогло Форду предотвратить попытку организации профсоюзов на своём заводе. Но в долгосрочной перспективе его компромисс позволил профсоюзам, до той поры стоявшим в незаконной оппозиции к капитализму, найти свою роль в его укреплении и обеспечении его функционирования. Заставляя работодателей поддерживать достаточно высокий уровень зарабатной платы, которая позволяла рабочим покупать товары потребления, профсоюзы не давали капиталистам уничтожать собственную потребительскую базу. Сосредоточившись на вопросе оплаты труда, профсоюзы перенаправили рабочую борьбу прочь от революционного проекта в русло институционализированного коллективного торгашества. Профсоюзные бюрократии заняли своё место бок–о–бок с бюрократиями корпоративными. В профсоюзы шли те, чьим основным интересом был карьерный рост. Профсоюзы больше не стояли в оппозиции к интенсификации и распространению самой работы: ведь что хорошо для работы — хорошо и для профсоюзов, а кому какое дело до рабочих.

Профессионализация рабочей борьбы не обошла и «развивающиеся страны», где борьба против работы оказалась превращена в борьбу за увеличение доли рабочих в потреблении произведённых продуктов. Иронично, что там, где капиталисты не смогли развиться настолько, чтобы на практике применить инновации Форда, эти инновации были навязаны бюрократическими представителями рабочей борьбы. Например, в Советской России «фордизм» был с радостью принят в качестве модели ускоренной индустриализации. Иосиф Сталин с одобрением говаривал об «американской эффективности, которая является высшей силой, не считающейся ни с какими трудностями», занимаясь жестокой трансформацией страны в военный лагерь тяжёлой промышленности и механизированного сельского хозяйства. Эта трансформация была оплачена миллионами человеческих жизней. Можно рассматривать большевистскую революцию как экзотическую версию фордистского компромисса, при котором рабочая борьба оказалась направлена в русло поддержки нового бюрократического правящего класса в обмен на долю в потребительских товарах.

В любом случае, компромиссам в капиталистических рамках не суждено долго длиться. Начиная с 1960–х, перед капиталистами замаячила череда новых кризисов: по мере того, как их стратегии экономической экспансии снова натолкнулись на естественные пределы, а новое поколение рабочих порвало с профсоюзами и восстало против работы. Молодёжное движение, потрясшее всю планту от Парижа и Праги до Чикаго и Шанхая, было склонно формулировать свой проект в утопических терминах, но выступало против совершенно конкретных и всем знакомых вещей: против перемирия с эксплуатацией, которое заключили их родители. Цена этого перемирия становилась очевидной по мере продолжающегося уничтожения окружающего мира и отчуждения, поглощавшего повседневную жизнь. В то же время те самые отрасли промышленного производства, которые в наибольшей степени выиграли от компромисса «а–ля Форд» — автомобильная промышленность, производство бытовых приборов и прочих товаров длительного пользования — пришли в упадок, так как не могли больше найти новых покупателей для своих товаров.

И вот, как и Форд до них, капиталисты реорганизовали процессы производства и потребления, чтобы сделать их более стабильными и прибыльными. С помощью новых коммуникационных технологий они распространили производство по всей планете, обойдя профсоюзные и повстанческие рабочие силы и эксплуатируя наиболее нищие народы. Работодатели отказались от модели долгосрочного найма ради более гибких форм занятости. Таким образом, были уменьшены риски, связанные непосредственно с рабочими. Масштабное производство, при котором корпорации экономили благодаря массовому производству нескольких стандартизированных товаров, было заменено целевым производством, при котором та же инфраструктура использовалась для производства разнообразных товаров потребления. Соответствующим образом были диверсифицированы и потребительские рынки, а массово произведённый индивид, конформист, который всё же представлял настоящую угрозу общественному порядку, был заменён бесконечно разнообразным спектром различных потребительских идентичностей. И вот рабочая сила, столь опасная в своём единстве, оказалась фрагментирована на множество мелких сообществ.