Работа

Почему мы любим Леди Гагу? Не только её запоминающийся внешний вид, но и костюмы, слухи о ней, мифологию ? Почему нас так цепляют романтические комедии и ток–шоу, даже когда они оскорбляют наш интеллект и противоречат нашему взгляду на политику? Почему жизни знаменитых незнакомцев кажутся нам более реальными , чем наши собственные?

Быть может, нас притягивает то, что мы видим в подобных вещах воплощение нашей креативности, творческого потенциала эксплуатируемых, который купили у нас самих, сконцентрировали и продали нам же. Без учителей по вокалу, продюсеров, техников освещения и обожающих взглядов миллионов, Джон Леннон был бы просто очередным исполнителем авторской песни. Всё вместе выдаёт на–гора намного больше, чем мы бы сами нашли в его творчестве, а также иллюзию того, что он лично своим талантом обязан успеху. Люди — социальные животные, а потому внимание наделяет явление смыслом и ценностью: когда все бегут, чтобы поглядеть на звезду, очень трудно удержаться от того, чтобы не последовать за толпой.

Таким образом, творческий потенциал всего общества канализируется в деятельности ряда представителей. Конечно, мы их любим или, по крайней мере, любим их ненавидеть, ведь они представляют единственный способ получить доступ к нашему собственному потенциалу, которого нас лишили.

То же самое справедливо в отношении блокбастеров вроде Бойцовского Клуба или Аватара, являющих собой апофеоз отчуждения, которое они, якобы, критикуют. Истории, в прошлом расказывавшиеся у костра, теперь продаются на рынке, включая истории, где этот рынок критикуется. Теперь, даже сидя перед костром, мы говорим об эпизодах, увиденных в фильмах и по телевизору! Каждый раз, когда мы смотрим фильм вместо того, чтобы творить, сочинять собственные истории и создавать свою культуру, мы продаёмся задёшево: не столько потому, что становимся зрителями, сколько потому, что соглашаемся получать доступ к той части собственной личности, которая отвечает за рассказчика посредством экономической системы.

Можем ли мы избежать этого, если создадим собственные медиа, если сформируем аудиторию без суперзвёзд? Чем больше смысла люди будут вкладывать в собственные жизни и сообщества, тем более мощными и богатыми они станут: подумайте о роли, которую всегда играла контркультура в движениях сопротивления. Но в эпоху средств массовой коммуникации всякие инициативы малого масштаба кажутся незначительными. Реальность определяется всеми точками референций, а не только субкультурными. И сосредоточенность на своих собственных репрезентациях может привести к отчуждению такого же рода, как и фиксация на образах чужых нам людей.

В обществе, где всё вращается вокруг СМИ, внимание — это такая же валюта, как и всякая другая. Внимание функционирует подобно капиталу: чем больше у вас внимания, тем проще получить ещё больше внимания. И вот за определённой чертой оно, кажется, уже само течёт к вам. В некоторых аспектах человеческой жизни преследование внимания самого по себе вытеснило экономическую конкуренцию всякого другого рода: например, граффити–тэги и интернет–мемы. Но внимание, которым располагает рынок, качественно отличается от внимания, которое могут дать друзья и возлюбленные. Даже самые известные из суперзвёзд не получают ничего, что бы напоминало внимание, которое изливают друг на друга по–настоящему близкие люди. И если количество потерь в их среде может служить какого-то рода показателем, то слава является препятствием к здоровым отношениям. В этом вопросе «звёздность» похожа на всякую другую форму успешности, при которой немногие накапливают суррогат того, что потеряли все.

Новые децентрализованные технологии предоставляют каждому шанс стать микрозвёздами: распространять собственные образы в мире, где на самом деле ни у кого нет времени, чтобы сосредотачивать своё внимание на ком-то конкретном. Вместо того, чтобы обратить вспять последствия неравномерного распределения внимания, подобная практика делает всех маленькими и одинокими. Отчуждение, обусловленное наличием суперзвёзд, не исчезает с коронацией новых. Оно только усиливается.

Даже если речь идёт о «реалити–шоу», люди всё равно играют — играют самих себя. В наши дни все делают это. Даже когда камера выключена, даже когда они никому не известны.

Что общего между адвокатами, бухгалтерами, управляющими, профессорами и врачами? Они все — эксперты.

Нет ничего плохого в том, чтобы знать, как делать что-то. Но степень эксперта выводит нас за рамки профессионализма. Появляется намёк на привилегированный доступ к той сфере человеческих знаний, к которой все остальные могут проникнуть только через посредника.

Конечно, многие сдаются на милость автомехаников, когда речь идёт о ремонте автомобиля. Но дело в том, что вы можете научиться этому сами, и никто не будет мешать вам чинить собственную машину. Но нельзя прочитать книги и потом открыть какое-то дело в качестве профессора. Механики, плотники, сантехники и прочие ремесленники — такие же субъекты управления, как и инженеры с фармацевтами, но чем выше вы расположились в этой пирамиде, тем более строгий и эксклюзивный у вас контроль.

Экспертность создаётся институтами, которые регулируют и лицензируют тех, кто практикует тот или иной вид профессиональной деятельности. Таким образом, происходит их легитимизация как профессионалов. Подобная практика позволяет исключить любителей и всех тех, кто получил те же знания иным путём. Подобное исключение навязывает стандарты качества и заставляет самоучек пересмотреть свои взгляды на жизнь. Более того, в резульате такого подхода ряд важных навыков оказываются в полном ведении могущественных организаций, что только углубляет разрыв между властями и всеми остальными.

В результате этого разделения профессионалы как класс возносятся над другими людьми, получают власть, престиж, более высокий доход и большую автономность, чем остальные рабочие. Поэтому нет ничего удивительного в том, что ассоциации профессионалов используют всё своё влияние для защиты своих привилегий и дисциплинируют всякого, кто представляет для них хоть какую-то угрозу, в том числе диссидентов из собственных рядов. Это также обеспечивает образовательным учреждениям монополию на рынке услуг для желающих стать профессионалами.

По сравнению с практическими навыками, обычно связанными в сознании с менее престижными профессиями, экспертные знания чаще всего относятся к таким сферам, которые являются общественными от начала и до конца. Нельзя стать епископом или адвокатом без одобрения Церкви или сообщества юристов соответственно. Профессионализация обеспечивает дистанцию между простыми людьми и определёнными аспектами их общества: вместо того, чтобы развивать собственные практики веры и правосудия, мы должны полагаться на экспертов.