Лали Морошкина - Я, президент и чемпион мира

Я оставила свою машину в Гори, и в Курту меня привез присланный Димой джип.

— Проект временной администрации Южной Осетии ошибочный, — делилась я с Димой своим мнением. — Против тебя лично у меня ничего нет, наоборот, знаешь же, я тебя очень люблю, но ты делаешь неправильное дело. Нельзя еще больше разделять осетинский народ, это будет нехорошим примером. Знай, рано или поздно ты станешь заложником всего этого. Да еще твоя администрация расположена в больнице Курты. Эти места имеют давнишнюю историю, они объединяли народ, а сейчас здесь — ты? И движение «фандараст» (по-осетински «уходи» — движение против Кокойты. — Л.М.) — блеф. Так дело не делается!

— В чем-то ты права, — сказал мне печальный Дима. Мы хотели найти правильное решение, но обстоятельства оказались сильнее нас, намерения Димы даже близко не подходили к глобальной политике. Мы ни о чем не смогли договориться. Я поехала в сторону Гори.

Лил сильный дождь. Погода подкачала. В Тбилиси в восемь часов у меня была назначена еще одна встреча. В Гори пришлось задержаться, так как я неожиданно столкнулась со старшими друзьями Георгия Канделаки. Эта встреча напомнила прошлое и испортила мне настроение. Я давно все отправила в «архив» памяти и даже не хотела вспоминать.

— Знаешь же, так просто мы тебя не отпустим. — Нодар Эквтимишвили был другом, практически вырастившим Георгия, а Шота Чочишвили — первый грузин — чемпион Олимпийских игр.

— Немного поговорим, а потом поедешь, заодно поешь что-нибудь, ты, наверное, голодна.

Несмотря на нехватку времени, я не смогла отказать старшим.

— Как Рамаз, батоно Шота? — спросила я Чочишвили.

— Не знаю, то так, а то эдак, что-то не ладится у него…

— Детка, ты и Канделаки расстались окончательно? — спросил меня Нодар.

— Да, Нодар, пора подумать и о себе, начать новую жизнь, встать на ноги. И так я потеряла много времени. Это не было моей жизнью…

— Дело твое. Но почему именно сейчас, когда проблем уже меньше? Сколько чего вы перенесли вместе! Думаешь, я не помню, как ты продавала свои драгоценности. Да… А Георгий какое огромное здание воздвиг, работает нижний ресторан?

— Не знаю, господин Шота, — ответила я и вспомнила, сколько строительной пыли глотала на протяжении этих лет.

Манана звонила через каждые пять минут, будто сердцем чувствовала неладное.

— Мам, я выезжаю, — доложилась я ей.

— Не нервничайте, Мананочка. Она уже едет, — взял мой мобильник Чочишвили.

«Джвари» (крест. — Л.М.), — затеплилось у меня на сердце, когда у поворота со стороны Мцхеты показался монастырь. Больше я ничего не помню.

Это случилось так: у последнего поворота из Мцхеты по направлению к Тбилиси есть большая яма, которая опасна только во время дождя. У меня был спортивный «Мерседес», и с силой ворвавшаяся струя воды заставила «подумать» компьютер автомобиля, что это удар. За затылком сразу же раскрылась защитная подушка, но сильный толчок в ту же секунду отключил меня. Машина пролетела восемь метров по спуску.

На мое счастье, в это время одна мцхетская семья смотрела сериал, и поднявшийся ветер развернул их антенну.

— Лало, сейчас поправлю, — успокоил супругу заботливый муж.

— Не надо, Петре, генацвале, потерплю до завтра, — нежно запретила жена, — в такую погоду хороший хозяин собаку из дому не выгонит, вай.

Петре не послушался и, поднявшись на крышу, заметил огни фар упавшей в овраг машины, и сразу же, мобилизовав всю семью, принял меры: одного ребенка поставил на трассу, а вместе со вторым спустился в овраг.

Место, куда я упала, было территорией бывшей российской военной базы, соответственно, нельзя было исключить вероятность взрыва пластиковой бомбы. Патруль и саперы работали вместе. В тот день и Петре, и патруль, и саперы совершили чудо, — дабы спасти жизнь одного человека, они рисковали жизнями нескольких.

В реанимобиле, абсолютно отключенная, я повторяла телефонные номера троих людей: Кети, Марикуны и, конечно же, Георгия…

В реанимации я лежала без сознания. Именно в тот день, 17 октября, в вырытом нами и благоустроенном верийском подвале у Георгия проходил большой званый вечер…

Лужайка, журчание водопада, интересно, где я? Чтобы узнать это, мне надо было открыть глаза. Боже, какая боль!..

Журчание оказалось мочеиспусканием очередного пациента, а лужайка — клиникой Гудушаури. Мой «коллега» по несчастью азербайджанец канючил перед медсестрой:

— Не хочу, гюзель (по-азербайджански «красавица». — Л.М.), в палату, тут так хорошо! Иф!

— Хватит, вам больше нечего делать в реанимации, — ругалась медсестра.

Только тогда я узнала, что в Тбилиси в реанимации мужчины и женщины лежат вместе абсолютно раздетые. Мышление возвращалось ко мне по частям…

Мне требовалось сканирование. В барокамере прямо на мне лежали Марикуна и Кети и ревели.

— Не мешайте, — строго сказал врач и увел от меня девчонок. — Не дай Бог, что-нибудь упустим.

Повторное сканирование исключило внутреннее кровотечение. Пронесло… Зато у меня не осталось ни одного целого ребра и были повреждены нервные окончания. Меня перевели в палату всю изрубленную, как после войны в Афганистане.

Я невольно вспомнила свое детство, когда мой сосед дядя Миша после очередного падения с дерева или с крыши гаража говорил мне: «Ну, детка, кто тебя возьмет в жены с такими ободранными ногами?» Эх, дядя Миша, хоть бы это было моей самой большой проблемой…

Душа и тело, разорванные в клочья, обрели синхронность. Оба ныли.

Моя мама совершенно онемела от страха. Девчонки целовали мне руки и одновременно передавали новости обо мне Диме.

Горийцы не звонили…

А позднее за мной, вернувшейся домой на носилках, поочередно ухаживали Марикуна, Манана и Кети. Я лежала на матрасе на полу — из-за сильного сотрясения и травмы головы нельзя было даже шелохнуться. Ситуация дома смахивала на официальную панихиду.

«Я не успела застраховать новую машину. Отложенное дело — полная безнадега», — подсчитывала я в голове убытки.

Первым навестить меня прибежал Дато Кодуа.

— Не бойся ничего, ты ведь борец! — ободрял меня друг. — Мы с тобой. Скоро встанешь на ноги и будешь как новенькая!