Джейсон Гудвин - История доллара

Декстер пошел еще дальше. Он приобрел контрольный пакет акций у одиннадцати директоров глочестерского банка, разделив его активы между ними и первым делом вернув долговые обязательства, отданные на хранение в банк. Теперь он владел банком, и банк, естественно, ссужал ему деньги — столько, сколько он хотел, под обеспечение, которое ему было угодно выбрать, под любой желаемый процент и на любой срок. У него нельзя было «потребовать внести платеж до тех пор, пока он сам не считал это удобным, поскольку он был владельцем контрольного пакета и лучше всех знал, когда стоит платить».

Он привез печатные формы из Глочестера в Бостон и учредил здесь типографию по выпуску денег. После того как купюры подписывал кассир глочестерского банка, Декстер продавал их в Бостоне с уценкой или отправлял небольшими партиями паре банков в далеком Огайо, с которыми заключил соглашения. Возможно, он владел и ими. Главным для Эндрю Декстера было выпустить как можно больше денег, продать их за столько, за сколько получится, и помешать их предъявлению обратно в банк.

Для ускорения бизнеса Декстер указал кассиру банка, мистеру Колвеллу, квакеру, подписывать банкноты только ночью, чтобы никто не мог увидеть, сколько их на самом деле выпускается. Днем работа Колвелла заключалась в том, чтобы препятствовать обмену клиентами бумажных банкнот на звонкую монету: вместо того чтобы выдавать наличные, он расплачивался распиской к уплате в обменной конторе со сроком реализации через сорок дней. Если это не срабатывало, начинал неловко и медленно отсчитывать деньги. Часто он сбивался со счета и начинал все сначала: американская денежная система была очень сложна, требовалось взять, рассмотреть и сопоставить множество монет, прежде чем кассир мог включить их в свои подсчеты.

Банкноты обычно были мелкого достоинства, однодолларовые или около того: опыт показывал, что мелкие купюры гораздо реже приносили для обмена на золото, чем крупные. Это означало больше работы для Колвелла, и Декстер бомбардировал его призывами подписывать банкноты быстрее. «Я хотел бы, чтобы вы подписывали банкноты постоянно, — писал Декстер, — за исключением того, когда вы, разумеется, в банке Вы могли бы подписывать их не только ночью, но и днем, при условии того, что вы запретесь в своей личной комнате в часы, когда банк закрыт, чтобы не дать кому-нибудь узнать или заподозрить, чем вы заняты».

Мистер Колвелл подписывал и подписывал. «Я думаю, что сейчас будет лучше всего действовать так скрытно, как только возможно, преимущественно по вечерам. Думаю, я смогу закончить пятьдесят тысяч за неделю». Декстер восклицал в ответ, что рассчитывал на что-то около двадцати тысяч в день. «Мне жаль, что вы не подписываете больше банкнот, и я прошу вас подписать на следующей неделе, по меньшей мере, в два раза больше. Прошу вас работать днем и ночью».

Колвелл на жалованье в четыреста долларов в год работал день и ночь. Сосед видел, как его подменяли в банке, пока он шел спать, и как он возвращался назад иногда в четыре, а иногда и в два часа ночи. Декстер изображал себя перед Колвеллом общественным благодетелем, стремившимся обеспечить других разменными деньгами и победить группку лиц, «совершенно ничтожных по своим манерам и характеру», которые пытаются обратить свои банкноты Глочестера в звонкую монету и нажиться на общем горе.

Колвелл пахал всю зиму 1808–1809 годов. Декстер рассылал деньги направо и налево, обменивая банкноты Глочестера на банкноты банка в Питтсфилде, штат Массачусетс. К этому моменту о его банке уже пошла молва: «Недовольство и возмущение клиентов велики, — объяснял Колвелл. Наконец, его воля дрогнула. — Я думаю, что для банка не будет никакого ущерба, если он закроется на день-другой».

Когда стражи порядка начали свое расследование, Фермерский обменный банк Глочестера испарился. Колвелл и управляющий вывели из его кассы все, за исключением резерва наличности в размере 86 долларов 46 центов. Под этот резерв, говорят, банк выпустил бумажных денег на сумму в 800 000 долларов.

пока американцы превращались во все более неугомонных непосед, их деньги, казалось, парадоксальным образом становились все более местечковыми. Они путешествовали, но их встречи с деньгами были так же непредсказуемы, как путешествие через горы Папуа — Новой Гвинеи, где каждое племя говорит на своем языке. Вы и впрямь могли описать свое путешествие в деньгах, как это было в случае с письмом к сенатору от Южной Каролины Джону К. Кэлхуну, представлявшему собой журнал путешественника, недавно отправившегося из Виргинии на запад. Вот он:

«Выехал из Виргинии с виргинскими деньгами — достиг реки Огайо — обменял двадцатидолларовую банкноту на «пластыри» и трехдолларовую банкноту Банка Вест-Юнион — расплатился ею за завтрак — достиг Теннесси — получил стодолларовую банкноту Теннесси — вернулся в Кентукки — был вынужден здесь обменять банкноту Теннесси на 88 долларов в деньгах Кентукки — отправился домой из Кентукки. В Мэйсвилле хотел виргинских денег — не смог достать. В Вилинге обменял пятидесятидолларовую банкноту Кентукки на банкноты Северо-Западного банка Виргинии — добрался до Фредерикстауна — здесь не брали ни виргинских денег. ни денег Кентукки — заплатил пятидолларовой бумажкой Вилинга за завтрак и обед — получил на сдачу две однодолларовые банкноты какого-то пенсильванского банка, один доллар Балтимора и Железнодорожной компании Огайо и остаток в благих намерениях «пластырей» — в ста ярдах за дверями таверны отказались принимать любые банкноты за исключением денег Балтимора и Железнодорожной компании Огайо».

Тридцать лет спустя один из авторов писал в «Журнале торговли»: «Наши бумажные деньги в том виде, в каком они существуют сейчас, представляют собой невыносимое неудобство, недостойное гения такой амбициозной нации, как американская». Один банкир из Айовы вспоминал: «Царила полная неразбериха со всем тем хламом, что в те далекие дни плавал вокруг в качестве денег».

Именно это и оставалось — вылавливать нормальные деньги в мутной воде, среди обломков кораблекрушения разорившихся или находящихся в плохом состоянии банков, а также среди банков, которые никогда не существовали или планировали исчезнуть. Система Перкинса была бессильна помешать этому, и никто не мог придумать альтернативы. Монеты были еще более корявыми и трудноразличимыми, чем когда-либо, а Монетный двор почти ничего не выпускал.

Прямые подделки стали случаться реже в условиях «американской системы», как на то и надеялся Перкинс: на его банкнотах размещалось слишком много сложных элементов, чтобы их мог воспроизвести один человек: оттиски, полученные на станках для нанесения орнамента: изощренные виньеты, выгравированные искусными художниками: профессиональное тиснение букв. Но его доллары стали жертвами собственного успеха. Иезекииль Найлс [80] Отец Иезекииля Найлса, плотник, погиб, когда ему на голову свалилась вывеска, которую он сам и прибил над дверями своей мастерской. Сын научился не доверять внешнему виду (прим. автора). , чей «Реджистер» в начале XIX века больше всего подходил в США на роль общенационального еженедельника, жаловался в 1818 году, что и двух дней не проходило без того, чтобы ему не подсовывали фальшивку. Он больше винил в этом банки, чем фальшивомонетчиков: именно банки породили искушение, перед которым было невозможно устоять.