Михаил Герман - В поисках Парижа, или Вечное возвращение

Начало шестидесятых – время строящихся вокзалов.

Их скоро начнут писать и Эдуар Мане, и Гюстав Кайботт, и Клод Моне. Едва оформленные дебаркадеры тогда открывались прямо в город, на месте нынешнего Восточного вокзала была еще просто станция Страсбургской железной дороги, Сен-Лазара – Руанской и Гаврской, вокзала Аустерлиц – Орлеанской, Монпарнаса – Восточной [44]. И хотя не было не только современных вокзалов, но даже их названий, но гудки паровозов, лязг буферов, запах дыма – все это становилось обыденностью Парижа.

Именно около будущего вокзала Сен-Лазар открылся в 1865 году универсальный магазин («большой магазин», как стали говорить во Франции), названный «Printemps» («Прентан» – «Весна»), построенный на только еще прокладываемом бульваре Осман, практически на пустыре. Огромный магазин, где продавалось все на свете, – это было сенсацией, переворотом. Вскоре стали возникать и новые – «Галерея Лафайет» рядом с «Прентан», «Лувр» на Риволи, позже «Бон-Марше» на Левом берегу – гигантские торговые дома, прообразы знаменитого «Дамского счастья» из одноименного романа Золя, универмага, который фантазия писателя возвела на площади Гайон, рядом с авеню Опера.

Цитированный монолог Аристида Саккара, смотрящего с вершины Монмартра на Париж, еще не догадывающийся о грядущих потрясениях, – своего рода пролог к наступавшей эпохе.

У меня есть карта Парижа, изданная в начале 1860-х годов, я вспоминаю ее, глядя на город с Монмартра. Она вызывает ощущение причастности к действительно грандиозным и способным напугать и встревожить переменам. В ту пору принято было помечать на карте не только существующую планировку, но и намечаемые новые проспекты. Непреклонно прямые красные и синие штрихи действительно, как выразился Саккар, подобные «сабельным ударам», рассекают густые старинные кварталы. Очень редко, проходя по какой-нибудь из этих улиц, я замечал срезанный угол дома, искусственный (или он только казался таким?) перекресток – следы «ударов», следы той спасительной жестокости, что и портили, и спасали Париж, следы, которые можно сравнить с глубоким шрамом от операции, сохранившей жизнь.

У грандиозной перестройки Парижа времени Второй империи больше жестоких порицателей, нежели вдумчивых поклонников. И конечно, с точки зрения строгого вкуса и исторического такта деятельность императора и префекта воспринимается чуть ли не как варварство.

В самом деле, несть числа снесенным средневековым, не имеющим цены своей значимостью и красотой зданиям. Из поэтического города дворцов, соборов и средневековых улиц Париж стал – во всяком случае, в центральных своих районах – городом респектабельным, столичным, фешенебельным, неизбежно что-то теряя в своей легендарной поэтичности и обретая новый урбанистический комфорт и тот облик, который определяет и сегодняшнее от него впечатление.

…Отныне Париж стал городом XIX века. Такое простое и незначительное утверждение все еще вызывает скандал, но тем не менее мы вынуждены его придерживаться. Свой современный облик Париж приобрел при Османе и благодаря Осману. С этим можно не соглашаться, отказываясь смотреть в глаза якобы невыносимой правде. <���…> Если города действительно представляют собой последовательные наслоения, то основным периодом создания архитектурного облика Парижа следует считать вторую половину XIX века, прошедшую под покровительством Османа. Отныне Париж неделимый город: он был, плохо это или хорошо, „османизирован“» (Б. Фукар).

В Париже – особенно в центре – стало легче двигаться, ездить, дышать, дома стали снабжать сносной системой водопроводов и сточных труб, появились ванные и вполне современные гигиенические устройства. Парижская канализация стала настолько совершенной для своего времени, что от Шатле до Мадлен по новым просторным подземным коллекторам – на специальных плотах – совершали экскурсии даже светские дамы! И формула нового комфорта – «Eau et gaz а tous les étages» («Вода и газ на всех этажах») [45]– родилась именно тогда. Таблички с этими надписями еще сохранились на некоторых парижских домах – одна из них на стене дома неподалеку от гостиницы «Де Мин» («Hôtel des Mines») на бульваре Сен-Мишель, в комнатке которого обдумывалась эта книга.

Образ города, степень его представительности, столичности, лоска определяют не только (порой и не столько) благородные памятники старины, но именно внешний образ комфорта, элегантность, размах. В Париже возникали невиданные ритмы, уже в начале восьмидесятых говорили о новом транспорте:

Обсуждался грандиозный проект подземной железной дороги. Тема была исчерпана лишь к концу десерта – каждому нашлось что сказать о медленности способов сообщения в Париже, о неудобствах конок, о непорядках в омнибусах и грубости извозчиков (Ги де Мопассан. Милый друг).

Грохот колес наполнял город, заглушаясь в центре новым макадамовым покрытием улиц, стремительное мерцающее движение текло по проспектам, где еще не осела пыль недавних строек. Уже были омнибусы, обслуживающие пассажиров на железнодорожных вокзалах; «семейные», которые заказывали по часам для загородных прогулок, и другие; было уже и несколько маршрутов конок (они сначала назывались «американскими железными дорогами», потом – трамваями); у Биржи теснились шеренги фиакров, у застав появлялись станции почтовых карет. Все быстрее катились всевозможные экипажи, коляски, тильбюри, ландо, наемные фиакры и кареты. Стремительно множились маршруты омнибусов (ставших со времени Всемирной выставки 1855 года двухэтажными), к концу 1860-х их было уже более тридцати; кареты начали красить в различные для каждой линии цвета и снабжать разноцветными сигнальными фонарями. Так, пересекавший весь город от южной окраины до станции Северной железной дороги омнибус «V» был светло-коричневым с красным и белым фонарями, а ходивший по Большим бульварам на Монмартр омнибус линии «H», который видели из кафе «Риш» жена Аристида Саккара и ее пасынок Максим, – желтым с двумя красными фонарями: «Каждые пять минут проезжал батиньольский омнибус с красными фонарями и желтым кузовом и, заворачивая на улицу Лепелетье, сотрясал своим грохотом дом». Именно здесь, в Белом кабинете знаменитого кафе «Риш» (в ту пору это уже был один из первых парижских ресторанов) на углу Итальянского бульвара и улицы Лепелетье, происходит преступное свидание Максима с Рене – женой его отца.

Мраморная лестница, мраморные стены, перила из бронзы, персидские жардиньерки. <���…> Мебель работы Ру, достойная самого Буля, бронзы Барбедьена [46], панели из оникса, бархатные портьеры, обюссонские ковры, искусно сделанные стулья, скатерти и салфетки, достойные короля, великолепное серебро, очаровательная нежность свечей (Путеводитель по Парижу времен Второй империи).