Дмитрий Тренин - Россия и мир в XXI веке

В принципе, страна российского уровня экономического, социального и политического развития способна интегрироваться в современное западное сообщество при одном главном условии – согласии ее элит и большинства населения на политическую ассимиляцию в рамках расширенного Запада, фактически – на руководство собой со стороны «старших», т. е. США, ЕС, НАТО, и на периферийное положение в системе. В случае такого согласия в течение одного поколения происходит мягкая смена элит, формируется устойчивый комплекс союзника США, лояльного члена НАТО и кандидата на вступление в ЕС.

Такой выбор не только возможен, но и реален для стран бывшей Восточной (ныне Центральной) Европы, а также для Грузии, Молдавии, даже Украины. Но не для России, учитывая ее размеры, имперское прошлое и унаследованный оттуда специфический менталитет ее элит и большинства населения. Это стало очевидным уже к середине 1990-х годов [23] Dmitri Trenin. Russia Leaves the West. Foreign Affairs, July-August 2006. . К середине 2000-х эту «нестыкуемость» России и Запада уже невозможно было маскировать под различные виды «партнерства». Притворяться дольше было уже нельзя, пришлось признать: интеграции не получилось. Спустя еще десятилетие в отношения РФ с США вернулась конфронтация, а в отношения с Европейским союзом – отчуждение.

Прежде чем ситуация приобрела новое качество, отношения России и Запада прошли стадию «проб и ошибок». Были серьезные усилия, направленные на то, чтобы найти устраивающие все стороны формы отношений. С российской стороны можно условно говорить о «раундах» Ельцина, Путина и Медведева. Каждый из этих раундов представлял собой попытку найти не только стабильный modus vivendi, но и модель интеграции между Россией и Западом. Все они, однако, закончились неудачей.

События 1991 года, как и события 1917-го, – внутреннее дело России, дело рук ее народов. В обоих случаях активное меньшинство выступало за радикальные перемены, а пассивное большинство отказало существующему порядку в поддержке. Иностранное участие в судьбоносных российских событиях (за исключением, пожалуй, лишь периода Смутного времени начала XVII века) – фактор второстепенный, не оказавший существенного влияния на ход истории. В конце 1991 года Российская Федерация, однако, оказалась настолько ослабленной, что отчаянно нуждалась во внешней поддержке. Отсутствие опыта рыночной экономики потребовало призыва иностранных специалистов. Смена идеологии привела к смене ориентиров. Запад, особенно США, оказался в положении приглашенных учителей.

В отличие от большевиков, вооруженных, кроме «маузеров», лишь расплывчатыми видениями Маркса и Энгельса о коммунизме, эти новые учителя опирались на практический опыт и мощь самой сильной и успешной страны – Соединенных Штатов Америки, а также союзной им Западной Европы. Со стороны учеников стремление «подстроиться» под США, быть «усыновленными» было горячим и искренним. Часто цитируемые слова министра иностранных дел Андрея Козырева, сказанные им в 1993 году экс-президенту США Ричарду Никсону о том, что во внешней политике РФ будет ориентироваться на стратегию США, весьма характерны для этого периода [24] Dimitri Simes. After the Collapse: Russia Seeks Its Place as a Great Power. N. Y.: Simon ans Schuster, 1999. .

Для США и Западной Европы быстрое и удачное завершение холодной войны, не потребовавшее сколь-нибудь значительных усилий, было неожиданным. Тем не менее у них не было сомнений в своей победе. Единоличное лидерство США в новом мировом порядке не подлежало сомнению. Еще в период холодной войны все демократические государства мира (за единственным крупным исключением – Индии) нуждались не только в поддержке и защите, но и в руководстве со стороны США. Теперь и перед новой Россией был открыт путь присоединения к сообществу либеральных демократий при условии проведения глубоких реформ и следования внешнеполитическому курсу, одобренному Вашингтоном.

Перспективы интеграции России в западное сообщество сразу же вызвали параллели с включением Западной Германии и Японии в состав «свободного мира» после окончания Второй мировой войны. Этот опыт, однако, не был востребован в качестве модели. Необходимо учитывать, что в конце 1940-х годов политика США в Европе и Азии определялась не столько стремлением к интеграции бывших противников, сколько необходимостью укрепить европейский и японский капитализм и собственные геополитические позиции США перед лицом активизации международного коммунистического движения и укрепления военно-политической мощи Советского Союза. Еще перед самым окончанием Второй мировой войны такие влиятельные члены администрации Ф. Д. Рузвельта, как министр финансов Генри Моргентау, думали не столько о восстановлении Германии и ее интеграции, сколько о ее расчленении и деиндустриализации.

Россия начала 1990-х годов, в отличие от ФРГ и Японии конца 1940-х, не имела для США значения геополитического барьера, который было необходимо укреплять во что бы то ни стало: после падения СССР у Запада не осталось значимых геополитических, идеологических и военных противников. Но в Москве тогда этого не понимали. Уже в конце 1991 года первый президент РФ Борис Ельцин осторожно постучался в двери НАТО. Его предпочли не услышать. Весной 1992 года Ельцин в ходе первого визита в Вашингтон предложил президенту США Джорджу Бушу военный союз и получил ответ, что в нынешней ситуации союзы неактуальны, хотя сами США не собирались распускать НАТО и свои двусторонние союзы.

В начале 1990-х годов, если бы США того захотели, они могли бы превратить зависимую от них экономически и настроенную чрезвычайно дружественно Россию в стратегического союзника, но потребности в этом официальный Вашингтон ни тогда, ни позже не испытывал. Вместо этого России наряду с другими посткоммунистическими странами было предложено лишь партнерство в формате рыхлого Совета североатлантического сотрудничества (1991 год), затем преобразованного в Совет евроатлантического партнерства, и, наконец, в рамках Партнерства ради мира (1994 год). Все эти форматы предполагали консультативный характер взаимоотношений.

Помимо отсутствия острой необходимости в интеграции РФ на Западе с самого начала испытывали серьезные сомнения в отношении способности самой России стать частью Запада. Политическая ситуация в стране долгое время оставалась нестабильной. Демократические силы были явно слабы, реформаторы отчаянно нуждались в поддержке. Институты повсеместно отсутствовали, общественный порядок был нарушен, криминалитет прорывался к власти. Существовал немалый потенциал коммунистического и имперского реванша. Открытой оставалась перспектива гражданской войны. Наконец, огромные размеры и колоссальная неоднородность страны делали российский «посткоммунистический транзит» крайне сложным делом.