Сергей Плохий - Последняя империя. Падение Советского Союза

Мы в Вашингтоне все отчетливее ощущали, что в Москве что-то не так… Почему до сих пор действует телефонная и факсимильная связь с Москвой? Почему практически ничто не нарушает повседневного хода жизни? Почему не проведены аресты демократической “оппозиции” по всей стране – или хотя бы в Москве? Как режим мог позволить оппозиции забаррикадироваться в здании российского парламента и беспрепятственно пропускал людей туда и оттуда? Мы начали склоняться к мысли, что действиям зачинщиков не хватало согласованности, и, вполне возможно (это лишь предположение), они были готовы дать задний ход.

Было принято решение ужесточить формулировку, добавив слова об “осуждении”. Гейтс согласовал это со Скоукрофтом, который был еще в самолете. Заявление попало в вечерние новости и спасло лицо администрации, начавшей день с заявлений, от которых отдавало попустительством 16.

Еще более жесткое заявление одобрили во время второго заседания комитета первых заместителей, которое созвал Гейтс в пять часов вечера. На совещании присутствовали Буш, Брент Скоукрофт и председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Колин Пауэлл. К тому времени были добыты новые свидетельства растерянности заговорщиков. Ричард Керр сформулировал точку зрения ЦРУ так: “Это не похоже на традиционный путч. Он осуществляется не очень профессионально. Они пытаются постепенно, один за другим, брать под контроль силовые центры, а путч не бывает успешным, если действовать поэтапно”. Сводки показывали, что президент уже может выбрать тон пожестче. Новый документ начинался словами: “Мы глубоко обеспокоены событиями последних часов в Советском Союзе и осуждаем антиконституционное применение силы”. В нем цитировалось письмо Ельцина Бушу с просьбой потребовать от заговорщиков “восстановить законно избранные органы власти” и “подтвердить”, что Горбачев по-прежнему президент СССР 17.

Ельцин получил сигнал, что Буш принял его сторону. Но звонить российскому президенту американец не спешил. Это было понятно, если учесть не самое приятное впечатление, произведенное Ельциным во время недавнего визита Буша в Москву. Буш попросил помощников соединить его с Горбачевым, но тот не отвечал. Президент США знал о противоборстве Горбачева и Ельцина и старался избегать действий, способных обострить их вражду. Впрочем, ход переворота не оставлял ему выбора. Вечером 19 августа помощники американского президента пришли к заключению, что шефу придется позвонить Ельцину 18.

Утром 20 августа телефоны Горбачева продолжали молчать. Скоукрофт подготовил докладную записку, в которой объяснял, почему Буш обязан позвонить Ельцину. У американцев было очень мало достоверной информации о стремительно меняющейся ситуации. Скоукрофт объяснил президенту, что Ельцин укрывается в Доме правительства РСФСР примерно с сотней российских депутатов. Кроме того, ходили слухи об аресте Ельцина. По другим слухам, Горбачев находился в Москве. Американская разведка не могла это ни подтвердить, ни опровергнуть, и советник по национальной безопасности хотел, чтобы президент получил информацию из первых рук. Имелись и другие причины: “Позвонив утром президенту Ельцину, вы покажете, что поддерживаете его, а значит, и конституционный процесс, нарушенный переворотом. Уже тот факт, что вы звонили, явится для него поддержкой… Даже если у Ельцина сложится впечатление, что мы готовы на нечто большее, нежели общая поддержка, это уже важно”. Российского лидера следовало убедить в том, что США поддерживают его призыв к возвращению власти Горбачеву. Кроме того, американцы собирались установить контакт с организаторами путча, чтобы не допустить применения силы 19.

Разговор с Ельциным состоялся 20 августа после восьми часов утра по вашингтонскому времени. “Вот, интересуюсь, как у вас дела”, – начал президент, забыв поприветствовать собеседника. “Доброе утро”, – отозвался Ельцин, хотя в Москве был поздний вечер. “Доброе утро, – сказал Буш, не особенно вникая в разницу во времени. – Хочу узнать из первых рук, как ваши дела”. Буш скрывал радость: ему удалось дозвониться до Ельцина, которого считали арестованным. Как и предсказывал Скоукрофт, звонок воодушевил президента России. “Здание Верховного Совета и администрации президента окружено, – рассказывал Ельцин, – штурм может начаться в любую минуту. Мы здесь круглые сутки. Уезжать никто не собирается. Я призвал людей встать на защиту законно избранной власти, здесь уже сто тысяч”. Перед российским Белым домом как раз заканчивался митинг, на котором Ельцин обратился к людям с просьбой о помощи.

“Мы полностью поддерживаем ваше требование вернуть Горбачева и законное правительство”, – заверил Буш после того, как выслушал пространный рассказ о перевороте и требованиях оппозиции. Ельцин попросил Буша сплотить мировых лидеров во имя поддержки российской демократии, а также посоветовал воздержаться от звонка Янаеву. Президент США прислушался к совету. Буш и Ельцин договорились, что на следующий день созвонятся снова. Удивительно, но разговор воодушевил не только Ельцина. “Удачи! Поверьте, мы восхищаемся вашим мужеством и чувством долга. Мы сочувствуем и молимся за вас. Весь американский народ выражает вам поддержку. Вы на верном пути”, – сказал в заключение Буш. Этот тон разительно отличался от того, которым он начал разговор 20.

Решительность, проявленная тысячами москвичей, породила у Ельцина осторожный оптимизм. Но тревога не уходила: имелись признаки того, что заговорщики готовят атаку. Около двух часов дня Ельцина посетил генерал Александр Лебедь, чьи десантники располагались по периметру Белого дома – якобы для охраны. Лебедь только что получил приказ отвести подчиненных, и в этом случае Белый дом остался бы беззащитным. Генерал отказался подчиниться приказу Ельцина не отводить подразделения, напомнил о военной присяге и подсказал единственно возможный способ спасти ситуацию: Ельцин должен издать указ о назначении себя главнокомандующим. Ельцин колебался. Лебедь позднее вспоминал:

С точки зрения военной, взять это здание особого труда не составляло. Я так позднее и докладывал на заседании одной из парламентских комиссий. На вопрос: “Взяли бы Вы, товарищ генерал, Белый дом?” я твердо ответил: “Взял бы”. На меня посмотрели снисходительно: “Это как же? У нас защитники, у нас баррикады…” – “Посмотрите, какие у вас стены”. – “Ну что, красивые стены”. – “Да, красивые, только полированные. Потолки тоже красивые, пластиковые. Полы паркетные. Ковры, мягкая мебель.” Возмутились: “Говорите по существу”. – “Я по существу и говорю. С двух направлений в здание вгоняется 2–3 десятка ПТУРов [противотанковых управляемых ракет] без особого ущерба для окружающей его толпы. Когда вся эта прелесть начнет гореть, а хуже того, дымить, а в дыму сольются воедино лаки, краски, полироль, шерсть, синтетика, подтяни автоматчиков и жди, когда обитатели здания начнут выпрыгивать из окошек. Кому повезет – будет прыгать со второго, а кому не повезет – с четырнадцатого.” 21