Сергей Плохий - Последняя империя. Падение Советского Союза

Буш попросил у совета помощи, хотя и сообщил, что предпочитает ждать: “Мы не должны играть на публику”. Осторожность Буша не разделял лишь один из присутствовавших – пятидесятилетний министр обороны Ричард Чейни. В отличие от Буша и Скоукрофта, он был уверен в необходимости и способности США оказывать влияние на положение в Советском Союзе: “Думаю, до конца еще далеко. До сих пор сохраняется опасность восстановления авторитаризма. Боюсь, что если примерно через год все рухнет, нам придется объяснять, почему мы не сделали больше… Мы должны вести процесс, направлять его” 16.

Чейни выступил за расширение контактов правительства США с советскими республиками. Фактически это означало курс на дезинтеграцию СССР, которая привела бы к устранению советской угрозы и сокращению военных расходов США. Министр обороны не видел разницы между провозглашением независимости прибалтийскими республиками и Украиной и был уверен, что Америка должна содействовать стремлению к государственности тех народов, которые этого хотят. Чейни предложил открыть в каждой советской республике консульство. Распределение помощи США и “Большой семерки” через Москву (на этом настаивал Скоукрофт) министр обороны считал признаком “старого мышления”. Буш и Скоукрофт позднее охарактеризовали требования Чейни как “завуалированную поддержку дезинтеграции СССР”.

Ответить Чейни пришлось Джеймсу Бейкеру – личному другу Буша, о влиянии которого на президента знал каждый в Белом доме. Бейкер считал, что США должны использовать имеющиеся рычаги влияния на Советский Союз. В меморандуме, подготовленном его сотрудниками, говорилось: “Хотя определяющая роль в происходящем будет принадлежать людям на местах, наши заявления , как это и было в дни путча, будут влиять на действия лидеров”. Перед началом заседания Совета по национальной безопасности Бейкер озвучил журналистам пять принципов политики Соединенных Штатов в регионе. Их можно было рассматривать как инструкцию для глав советских республик: 1) мирный характер самоопределения; 2) нерушимость существующих границ; 3) уважение к идеям демократии и верховенству права; 4) признание прав человека, в частности, прав этнических меньшинств; 5) признание международных обязательств, взятых на себя Советским Союзом. (Последний пункт касался необходимости выполнения только что подписанного Горбачевым договора СНВ-1.)

Бейкер не хотел, чтобы Горбачев и его приближенные оставили сцену после всего, что они сделали для улучшения советско-американских отношений. Этих людей в Госдепартаменте знали, симпатизировали им и понимали, чего от них ждать. При этом никто толком не знал ни Ельцина, ни Козырева (о других советских республиках нечего и говорить). Люди из окружения Шеварднадзе предупреждали американских дипломатов, что Москва слабеет, а национализм на окраинах набирает силу. В подготовленном для Бейкера после поражения ГКЧП меморандуме упоминалось о “реальной возможности того, что провозглашение независимости республик СССР приведет к территориальным, экономическим и военным конфликтам между ними”. На заседании Бейкер заявил: “Нам стоит повременить с открытием консульств [в республиках] и сделать все возможное для укрепления центра”. Кроме того, он упомянул о том, что в случае распада Советского Союза могут возникнуть осложнения: прежде всего вспышки насилия и бесконтрольное распространение ядерного оружия 17.

Чейни это не убедило: он считал, что администрация упускает шанс. Упоминая о проблеме, возникшей после провозглашения независимости второй по размеру республикой СССР, он спросил: “Что нам делать с Украиной? Мы только реагируем”. Буш поинтересовался, войдет ли Украина в обновленный Союз, и Чейни ответил отрицательно: “Добровольный распад СССР отвечает нашим интересам… Если демократия потерпит поражение, нам будет проще иметь дело с малыми государствами”. Бейкер заметил: “В наших интересах мирный распад Советского Союза. Нам не нужна вторая Югославия”. Поддерживавший Бейкера Скоукрофт спросил, поддержит ли тот сохранение Союза, если это окажется единственным способом избежать кровопролития. Тот вполне предсказуемо заявил: “Мы заинтересованы в мирном изменении границ в соответствии с Хельсинкскими соглашениями”. Скоукрофт продолжал: “Если распад будет сопровождаться кровопролитием, должны ли мы противостоять распаду?” Бейкер выступал за сохранение статус-кво и сотрудничество с республиканскими лидерами без поддержки дезинтеграции СССР. Чейни считал иначе. По его мнению, развитие отношений с республиками позволяло достичь значительных результатов.

Единственным вопросом, по которому Буш в тот день предложил определенные меры, была проблема ядерного разоружения. Генерал Колин Пауэлл, возглавлявший Объединенный комитет начальников штабов, был уверен: пока ядерное оружие в руках советских военных, а не политиков, оно в безопасности. Пауэлл длительное время участвовал в ядерной дипломатии и был знаком со многими высшими чинами Советской Армии. Он был склонен им доверять. При этом он не доверял политикам новой волны и не поддерживал идею перемещения ядерного оружия в РСФСР из остальных республик. Пока центр контролировал армию, у США оставалась, по-видимому, последняя возможность чего-то добиться от СССР в этой сфере. Буш поручил Чейни подготовить обращение к Советскому Союзу с предложением о сокращении ядерного арсенала. Это позволяло сэкономить финансы и продемонстрировать, что президент

Соединенных Штатов не ограничивается реакцией на уже произошедшие в СССР события. Буш решил как можно активнее действовать в хорошо знакомой ему сфере – ядерном разоружении. Этого хотел американский народ, а Горбачев все еще мог повлиять на решение этой проблемы 18.

Джеймс Бейкер смог оценить масштаб перемен в Советском Союзе 10 сентября. В тот день он прилетел в Москву для участия в правозащитной конференции под эгидой СБСЕ. Он счел увиденное “сюрреалистичным”. У московского Белого дома до сих пор стояли баррикады и лежали цветы в память о защитниках, погибших тремя неделями ранее. На конференции его внимание привлекло выступление главы внешнеполитического ведомства Литвы. Бейкер писал Бушу: “Если бы еще два месяца назад кто-нибудь сказал нам, что в сентябре на конференции СБСЕ министр иностранных дел независимой Литвы произнесет речь с очень благоприятными оценками, мы бы спросили, что этот человек курил”.

Вопрос о правах человека был одним из самых неприятных для советских дипломатов с 1975 года, когда СССР, подписав Хельсинкские соглашения, обязался эти права соблюдать. Однако советское руководство отправляло диссидентов за решетку, и словосочетание “права человека” стало использоваться в западной антисоветской пропаганде, а лидеры СССР начали воспринимать его как провокацию. Лишь при Горбачеве отношение к этому понятию в Советском Союзе изменилось. Диссиденты вышли из лагерей и возглавили народные движения, более того – в странах Прибалтики и некоторых других республиках они пришли к власти. Московская конференция по вопросам прав человека лишний раз подчеркнула колоссальные перемены 19.