Сергей Плохий - Последняя империя. Падение Советского Союза

Панкин и Черняев были подавлены. Десятилетиями им вместе с другими либерально настроенными аппаратчиками приходилось служить верхушке, присылаемой в Москву периферийной элитой. В Горбачеве они нашли провинциала, способного к самосовершенствованию, готового изменять страну в соответствии с предложенными ими стандартами. Однако теперь Горбачев стремительно шел ко дну вместе с государством, которым они дорожили. На глазах власть переходила в руки колониальных администраторов, оказавшихся еще менее просвещенными, чем старая партийная элита. Представители последней в Москве хотя бы отчасти приобретали имперский лоск. Варвары захватили Рим.

Только что вернувшийся из отпуска Ельцин почти все время молчал. Черняев отметил в дневнике: “На протяжении 6-ти часов Госсовета, надувшись, как бывало на Политбюро, Б[орис] Н[иколаевич] не открывал рта”. У российского президента были причины так вести себя. Хотя он неофициально одобрил меморандум Бурбулиса, предусматривавший начало экономических реформ в России независимо от желаний и потребностей остальных республик, его положение не позволяло выступить против соглашения, разрешавшего республикам самостоятельную денежную эмиссию. На это не влияло даже то, что, по мнению Бурбулиса, такой шаг мог способствовать наплыву в РСФСР обесценившихся рублей и истощению запасов республики. Первой причиной молчания Ельцина были две соперничающие точки зрения на реформы в его правительстве. Второй причиной – обещание Горбачеву поддержать экономический договор. Третьей – обещание, которое российский президент дал Джорджу Бушу.

Буш неожиданно позвонил Ельцину в Сочи поздним вечером 8 октября, за два дня до возвращения российского лидера в столицу. Он повторил высказанное раньше приглашение приехать в США в случае врачебной необходимости. Но главной причиной звонка было другое: Белый дом встревожило известие об отказе российского правительства поддержать экономическое соглашение. Буш заявил Ельцину: “Это, конечно, ваши внутренние дела, а не мои, но я хотел бы поделиться с вами своими мыслями. Добровольное объединение могло бы послужить важным шагом к пониманию, что кому принадлежит и кто за что отвечает, а это повлияло бы на предоставление в будущем гуманитарной помощи и на приток инвестиций”. Президент США пытался втянуть российского коллегу в экономический союз с остальными советскими республиками, обещая ему гуманитарную помощь.

Ельцин подтвердил, что в его правительстве есть разногласия по этому вопросу, и пообещал сделать все возможное для подписания договора. Зная об отношениях Буша с Горбачевым и, возможно, даже подозревая американского лидера в поддержке главы СССР, президент России подчеркнул, что действует в согласии с последним: “Я звонил Горбачеву. Мы договорились встретиться в Москве 11 октября, заслушать доклады. После этого российская сторона подпишет соглашение”. Ельцин повернул дело так, чтобы было видно – он поступается российскими интересами: “Мы понимаем, что получим очень мало. На самом деле это даже может принести нам ущерб. Но мы поставим подпись ради большей политической цели – сохранения Союза. У меня как президента есть такое право, хотя может оказаться сложно провести это решение через Верховный Совет” 22.

Ельцин выполнил обещание. Вечером 18 октября он приехал в Кремль, чтобы вместе с остальными главами республик подписать договор о создании экономического сообщества независимых государств. С трудом удалось достигнуть компромисса в вопросе о контроле над Центральным банком и денежной эмиссией: всесоюзный банк должна была возглавить комиссия представителей центрального банка и госбанков республик. Последние были вынуждены согласиться на ограничение сумм, эмиссию которых они могли осуществить на республиканском уровне. Однако не было повода думать, что российский президент намеревался соблюдать соглашение: он сразу заявил, что РСФСР не ратифицирует его, пока не будут подписаны по меньшей мере тридцать дополнительных протоколов 23.

В тот же день Ельцин произнес явно не нацеленную на восстановление Союза речь: он заявил о сокращении ассигнований из российского бюджета на работу большинства союзных органов власти. По словам Ельцина, “задача [состояла] в том, чтобы скорее демонтировать остатки унитарных имперских структур и создать мобильные и дешевые межреспубликанские структуры”. В сентябре Россия национализировала нефте– и газодобывающие предприятия на своей территории. Доходы, ранее направлявшиеся в союзный бюджет, теперь оседали в российской казне. Обогащая Россию и доводя СССР до банкротства, руководители РСФСР получали мощное оружие в борьбе с центром. В середине октября российский парламент принял постановление, согласно которому решения союзных органов власти (в том числе возглавляемого Горбачевым Государственного Совета) для органов власти республики носили лишь рекомендательный характер. Ельцин подписал аналогичный указ о постановлениях Госплана. Звонок Буша убедил Ельцина подписать экономическое соглашение, но тот не мог заставить российского президента исполнять этот договор или бросить терзать Союз 24.

Егор Гайдар находился в Роттердаме по приглашению Университета им. Эразма, когда ему сообщили, что с ним срочно желает встретиться Ельцин. Гайдар понимал, что это значит. Пришло время, вероятно, самых непопулярных и болезненных реформ в истории России. Хотя Гайдар знал, что реформы явятся тяжелым испытанием, он не стал отказываться. Экономист рассказал своему отцу о том, что его ждет. Тот, долгие годы проработавший военным корреспондентом советских газет на Кубе и в Афганистане, не смог скрыть беспокойства. Но Гайдар-старший был воспитан в духе сталинистской догмы: “Свобода – это осознанная необходимость”. Он благословил сына: “Если уверен, что нет другого выхода, делай как знаешь” 25.

Егор Гайдар, как и Бурбулис с его окружением, был уверен: его план – единственная возможность избежать краха. Кроме того, он был убежден, что Ельцин – единственный политик, готовый пойти на такие рискованные реформы. Гайдар так вспоминал свою встречу с президентом после возвращения из Голландии: “Ельцин прилично для политика ориентируется в экономике, в целом отдает себе отчет в том, что происходит в стране. Понимает огромный риск, связанный с началом реформ, понимает и то, до какой степени самоубийственны пассивность и выжидание”. По мнению друзей Гайдара, экономист попал под власть ельцинского обаяния и оставался под влиянием этого чувства несколько лет 26.

Молодой гость произвел на Ельцина не менее сильное впечатление. Тот увидел в экономисте русского интеллигента, который, “в отличие от административного дурака, не будет прятать своих сомнений”, а будет отстаивать свои принципы до конца. Ельцин отметил еще одну привлекательную черту Гайдара: способность просто объяснять сложные экономические явления. Слушая его, “собеседник ясно начинает видеть тот путь, который предстоит пройти”. Кроме того, экономист предложил единственную в своем роде программу и собрал группу людей, готовых взяться за решительные реформы. Гайдар убедил Ельцина, что тому в противном случае суждено повторить судьбу Горбачева: президент СССР обещал реформы, долго не начинал их и вследствие этого был вынужден сойти со сцены 27.