Андрей Шарый - Дунай: река империй

В Словакии спокойнее, чем в соседних Чехии, Венгрии, Польше, относятся к разного рода русским и советским вмешательствам в государственную и национальную историю. Царский экспедиционный корпус под командованием генерала Ивана Паскевича, помогавший юному императору Францу Иосифу разгромить Венгерскую революцию 1848–1849 годов  [38], здесь карательным не считают. Как раз в то время народные будители впервые обратились к венгерским властям с петицией о признании национальных прав словаков, но в ответ получили отказ и репрессии. Последняя по времени смена общественного строя не испарила до дна местное русофильство, хотя перспективы политического развития в Словакии однозначно связывают не с Москвой, а с Брюсселем. Еще один, довольно элегантный монумент советским воинам стоит на центральной площади Братиславы, на набережной – памятник морякам советской Дунайской военной флотилии; они не обнесены заборами, как в Будапеште, их не красили в розовое, как в Праге или Софии. Вторжение 1968 года оставило о себе черную память, однако последовавший за ним разгром чешской либеральной элиты сопровождался и изменением баланса федеративных отношений Праги и Братиславы в политике и культуре в словацкую пользу.

Так что президенты независимой Словакии и теперь ежегодно возлагают цветы к мемориалу Славин 4 апреля, в день освобождения Братиславы от фашистов. Что, увы, не делает Славин более человечным. Все тут по советской традиции: никто не забыт, ничто не забыто, и птицы не поют. Сквозь трещины кладбищенских плит пробивается молодая трава. С вершины холма должна открываться панорама Малых Карпат, но далекую горную гряду разглядит разве что бронзовый знаменосец. А вот Дунай хорошо виден каждому: серебристо-серая лента в солнечную погоду и грязно-серая, если ненастье; река цвета бетонных славинских плит.

Подвиг советских воинов – освободителей румын, венгров, словаков, чехов от фашизма – воспел сразу после того, как это освобождение закрепило послевоенный раздел Европы, украинский прозаик-фронтовик Александр (Олесь) Гончар. В 1946–1947 годах он опубликовал вначале в Киеве, а потом и в Москве свое дебютное произведение – цикл из трех небольших романов “Знаменосцы”, выдержанный в строгом соответствии с кремлевским пониманием задач соцреалистической литературы. Эпопея Гончара повествует о продвижении Красной армии через Карпаты (названные Трансильванскими Альпами), о взятии Будапешта, о боях в Чехословакии; все оканчивается вступлением советских войск в Прагу. Сражаясь с врагом, лейтенант Евгений Черныш, главный герой книги лауреата одной Ленинской и двух Сталинских премий и одновременно альтер эго автора, размышляет не только о смысле своей жизни и любви к военфельдшеру Шуре Ясногорской (по законам жанра погибающей незадолго до Победы), но и об общественно-политических проблемах разной степени сложности. На вопрос о том, чем Красной армии удалось “так легко повернуть к себе” народы, прежде воевавшие на стороне нацистской Германии или покорно терпевшие фашистское иго, Черныш находит простой ответ: “Только правдой нашей борьбы, только вином свободы”.

В СССР и странах народной демократии пусть и искреннюю, но кондово по меркам не только сегодняшнего дня написанную книгу Гончара о Карпатах и Дунае переиздавали более ста (!) раз. Не только в силу литературного дарования, но и по соображениям общественной целесообразности Гончара (не все его книги следовали сиюминутным канонам советской литературы) считают классиком и в современной Украине. Писатель, на склоне лет увлекшийся идеями национального возрождения, скончался уже после распада Советского Союза, успев застать крушение сформированного Второй мировой войной политического мира. Одна из частей трилогии “Знаменосцы” называется “Голубой Дунай”, хотя ее автор и сам видел, какого Дунай в действительности цвета. Использование штраусовского мифа для создания несложного литературного образа, конечно, оправданно: голубая, как ясное небо, река для советского писателя – символ победы над фашизмом и счастливого послевоенного будущего. Вот цитата из романа; в передышке между боями беседуют советские солдаты:

– Почему Днепр такой синий?

– От неба.

– Так ты думаешь, что и Дунай такой?

– Летом, может, и такой… От неба. Небо насквозь синее, голубое…

– Сейчас Дунай будет как сталь, – задумчиво вмешался в разговор Саша Сиверцев. – Как Нева. – Сиверцев родом из Ленинграда. – Знаешь, у рек, как у людей, меняется настроение. Когда на душе ясно – они голубеют, когда хмурится – темнеют.

Поэтические сравнения литературного героя, боюсь, не пришлись бы по нраву партийным цензорам, будь они внимательнее при чтении романов Гончара: в социалистической жизни, когда, надо полагать, стало наконец “на душе ясно”, Дунай сохранил прежнюю окраску. Однако романтическое восприятие реки теми, кто живет на ее берегах, вполне естественно. Столица Словакии отдает этой романтике привычную дань: в Братиславе я квартировал на Дунайской улице (не выходящей к реке), завтракал в кафе Danubia, покупал сувениры в универсальном магазине Dunaj. Перечень можно продолжить еще и потому, что традиция рекопочитания в Братиславе заложена, понятное дело, не сегодня. Словацкие историки утверждают: греческое название города Истрополис (“город на Дунае”) используется с IX века, а в широкий оборот оно введено пятью веками спустя венгерским королем Матьяшем I Корвином  [39]. Этот же монарх стал инициатором основания первого на территории современной Словакии (и первого в тогдашней Венгрии) высшего учебного заведения  [40].

Для меня самым прямым символическим выражением дунайского характера Братиславы, однако, стал объект, прямого отношения к реке не имеющий. Речь идет о комплексе зданий, спроектированном столетие назад венгерским архитектором Эдёном Лехнером на окраине тогдашнего центра города. Когда-то на месте этих кварталов располагался тихий рукав Дуная, в котором, как гласит предание, преотлично ловились пескари. Со временем затон получил имя Грёсслинг (от нем. kressling – пескарь), а когда местность осушили, название рукава унаследовала проложенная по его руслу улица. Во времена, ставшие прямым результатом описанных в трилогии “Знаменосцы” событий, этой улице присвоили имя Красноармейская, но оно не пережило политических испытаний последних десятилетий.

Маститый архитектор Лехнер много строил по всей тогдашней Венгрии, в меру сил и таланта развивал концепцию модернизма и, как считают специалисты, успешно привнес в ар-нуво и сецессион элементы восточного (индийского) зодчества. Возводя на Грёсслинговой здание королевской католической гимназии и по соседству с ним храм Святой Елизаветы, который, собственно, юным воспитанникам и полагалось посещать, Лехнер, по моему скромному пониманию, к восточному архитектурному наследию не обращался. Лехнер даже не предпринял попытку скрыть, что вдохновителем его творческих усилий в данном случае был каталонский гений Антонио Гауди: минимум прямых линий, мягкие пластические очертания, разноцветная глазурованная керамика, веселая мозаичная плитка, рустикальные и зооморфные мотивы. Все это я уже изучал в Барселоне, в парке Гуэль и в районе Эшампле.