Андрей Шарый - Дунай: река империй

Из соображений профессиональной добросовестности я прогулялся по Чуновской плотине не один, а несколько раз. Полистав растрепанный справочник, классифицировал это синее и серое сооружение как насыпное, железобетонное, водоопускающее, фильтрующее. К тому же безлюдное: охранники покинули свои посты и не мешали мне знакомиться с гидроконструкцией. В гнездах у могучих затворов плотины, похожих на отвалы бульдозеров из страны великанов, бестолково плескался разный природный, бытовой и промышленный мусор. Вода шумела, но сизые чайки, наверное, к этому шуму привыкли, потому что спокойно занимались мелким рыбным промыслом. Бетон и железо надежно заперли главное русло Дуная, и, пройдя сквозь плотину, река теряла и волну, и величавость, и глубину. Большая вода ушла левее, новым током. Чуново от гидропереустройства наверняка выиграло, получило известность, экономическую выгоду и рабочие места. В главной местной пивной, названной на венгерский манер Čunovska čarda  [42], всегда оживленно, по вечерам с четверга до воскресенья здесь live music и мясо на гриле. Демонстрируя экологическую безопасность гидропроекта, власти открыли на причуновских территориях центр водных видов спорта, неподалеку раскинулся ландшафтный парк “Дунайские луга”.

Но, по всем признакам, главное в Чунове третьего тысячелетия – Meulensteen Art Museum. Meulensteen – это Герард Х. Мюленстин, предприниматель, коллекционер и меценат из Нидерландов, на средства которого на долгом, как игла, полуострове, отделившем Дунай от Грушовского водохранилища, возведено ультрасовременное музейное здание без прямых углов, отдаленно смахивающее то ли на галеру, то ли на кита, но точно на что-то водно-морское. Art начинается за домиком билетерши, и соединение абстрактных фигуративных композиций со строительной эстетикой недалекой плотины, поверьте, производит сильное впечатление. Вместе со скупым отблеском дунайской воды, вкупе с открытым во все стороны бездонным небом, а если повезет (как повезло мне), то еще и с пронзительным, стреляющим зарядами дождя ветром все это и образует современное концептуальное искусство. Центральный образчик чуновской скульптуры – композиция “Крылья Дуная” на самом пике мыса полуострова. Надо отдать должное скульптору Петеру Поллагу, в его работе угадывается вольный полет.

ДУНАЙСКИЕ ИСТОРИИ

КАК БРАТСКИМ СТРАНАМ НЕ ПОВЕЗЛО С ГЭС

Система водных сооружений Габчиково – Надьмарош” – гидротехнический проект, к реализации которого Чехословакия и Венгрия приступили в рамках Совета экономической взаимопомощи в 1977 году. Амбициозный план предполагал отвод дунайских вод в искусственный 100-километровый канал, возведение плотины у городка Дунакилити и строительство двух гидроэлектростанций, одной в районе Габчикова в Словакии мощностью вполовину Днепрогэса, а другой, поскромнее, неподалеку от венгерского местечка Надьмарош. Это была показательная стройка, призванная продемонстрировать, что в новых социально-политических условиях даже имевшие непростой опыт сосуществования народы становятся братскими. Партнеры ставили перед собой и экономические задачи: предотвратить наводнения, открыть круглогодичную навигацию по Дунаю и, конечно, производить электричество. Бóльшая часть строительства планировалась на словацком левобережье, но Венгрия обязалась участвовать в работах на паритетных началах, чтобы потом получать половину электроэнергии. Через пятилетие все стало сдуваться. Вначале Венгрия по финансовым причинам сократила участие в проекте. В 1984 году будапештский биолог Янош Варга организовал движение “Дунайское кольцо”, которое запустило общественную кампанию против строительства. В ЧССР, хотя и менее активно, против перекрытия Дуная выступали экологические группы. В Венгрии гидропроект стал восприниматься как символ коммунистического режима, и в 1989 году Будапешт свернул участие в работах. В 1995 году – уже в независимой Словакии – комплекс вступил в строй. Гидросистема включает в себя десятикилометровый вспомогательный канал, Чуновскую плотину с небольшой ГЭС, Грушовское водохранилище и Габчиковскую плотину с крупнейшей в стране электростанцией. Проблему речной навигации разрешить не удалось, и в Братиславе возлагают ответственность за это на венгерскую сторону. В 1993 году Словакия подала в Международный суд ООН иск против Венгрии. Дело до сих пор рассматривается.

Подзадержавшись с исследованием плотины, я попал в музей Danubiana позже, чем рассчитывал, под закрытие, и, по признанию скучающей дежурной, оказался в этот ненастный день единственным посетителем. Поэтому в гулких залах, постоянную экспозицию которых открывает портрет г-на Мюленстина в элегантном костюме с цветным платком в пиджачном кармане, мне все были рады. Был рад новому опыту и я: Danubiana организована с выдумкой, остромодно, от подвала до чердака, от центрального асимметричного зала до неизбежного в таких заведениях book shop с фирменными чайными кружками и тяжелым глянцем альбомов по искусству издательства Taschen. Концепция здания-музея тщательно выдержана, в мелочах, во всем: от чистых оконных просторов, расширяющих речные пейзажи, до вывески-напоминания о том, что рыба-кит Мюленстина вскоре примет в свое чрево очередную биеннале молодых художников дунайских стран. Понятно, что безошибочный выбор этой концепции не столько собственно для Danubiana, сколько для словацкого национального (да и дунайского международного) проекта важнее списка имен актуальных художников, работы которых выставляются по соседству с Чуновской плотиной. Потому что в начале XXI века свободное искусство, а не железный запор плотины и не будка злого пограничника идеологически формирует береговую линию великой реки. Впервые со времен Римской империи трехтысячекилометровый Дунай – практически от истока до устья – стал частью универсального целого, внутренней рекой Новой Европы. Пусть и на деньги Старой, если иметь в виду щедрость Герарда Х. Мюленстина.

У меня хватило времени поразмышлять о возвышенных материях, поскольку рейсовый автобус, следуя воскресным маршрутом по речному Житному острову, никуда не торопился. По обе стороны шоссе произрастали и колосились различные сорта жита. На карте Житный не слишком заметен, поскольку его окружает не море, а суша, окрашенная в атласе в монотонный светло-зеленый цвет, без бежевых возвышенных прожилок. Так обозначена территория, которую в Словакии называют Подунайская равнина, а в Венгрии – Кишальфёльд, Малая Венгерская низменность. Житный остров (получивший славянское имя в 1919 году) крупнейший на реках Европы  [43], площадью без малого две тысячи квадратных километров, но его жители вряд ли чувствуют себя островитянами. Свою малую родину они называют на венгерский манер Csallóköz. Общая история подразумевает разные национальные версии прошлого, и проще всего сказать, что в этих краях мадьяризация времен Австро-Венгрии во времена Чехословакии сменилась словакизацией. Из послевоенной Чехословакии венгров (в отличие от немцев) очень уж массово не выселяли, хотя намерения такие имелись и отчасти были претворены в жизнь. В первое послевоенное десятилетие страну – кто волей, кто неволей, по обвинениям в коллаборационизме, – покинули около двухсот тысяч венгров. Примерно полумиллионная сейчас венгерская община Словакии сокращается: одни формально или фактически превращаются в словаков, другие уезжают. На Житном острове, на каком языке его ни называй, становится понятно: столетие назад межгосударственную границу здесь проводили по реке, а не по линии этнического расселения.