Ярослав Шимов - Австро-Венгрия: судьба империи

Кому-то “не везло” на императорские посещения, формально превращавшие будни в праздники, другим такая удача выпадала неоднократно. В Будапеште, например, в последние десятилетия своего царствования Франц Иосиф появлялся практически ежегодно. Прагу за долгое время пребывания на престоле император посетил около двадцати раз. Особым расположением монарха и двора по понятным причинам пользовалось теплое Приморье. Франц Иосиф совершал поездки и на “южный полюс” Австро-Венгрии, в далматинские Спалато и Зару (ныне Сплит и Задар в Хорватии), и на крайний север, в богемский Райхенберг (Либерец), в галицийские Краков и Лемберг-Львов. В Загребе гостям города и сейчас напоминают, что и Национальный театр на нынешней площади маршала Тито, и здание Центрального вокзала на нынешней площади короля Томислава торжественно открывал сам Франц Иосиф. “Медвежьи углы” империи – Буковина, Трансильвания, Восточная Галиция, Босния и Герцеговина – о таком частом проявлении высочайшего внимания, как близкие к центру империи Венгрия, Богемия или Хорватия, и не мечтали. Есть основания полагать, что восточные окраины империи представители правящего дома посещали без особого удовольствия. Последний император Карл, служивший некоторое время офицером в полку, расквартированном в прикарпатской Коломые, вспоминал об этом времени с ужасом.

Франца Иосифа встречали как самого дорогого гостя. В четвертом по величине в Богемии, вполне заурядном городе Жижкове (сейчас один из районов Праги) император-король побывал трижды – в 1891, 1901 и 1907 годах. Всякий раз такой визит проходил в рамках большой императорской “командировки” и комбинировался с поездками в соседние населенные пункты. Помимо почетного воинского караула и представителей светской и духовной власти монарха приветствовали артисты в исторических и народных костюмах, горожане, многие из которых облачались в профессиональные униформы (кондукторы, телеграфисты, пожарные). Гремели оркестры. На улицы выводили школьников и гимназистов с желто-черными габсбургскими флажками [43] и цветочными корзинками в руках. Журнал Zlatá Praha с умилением описывал появление Франца Иосифа в Жижкове: “Воспитанники реальных училищ, завидев кортеж, хором запели императорский гимн. Взволнованные гимназистки выбегали навстречу автомобилю, чтобы в наивной простоте на миг коснуться руки или хотя бы рукава его величества, восклицая: “Приветствуем императора! Слава императору!” В эти минуты на глазах его величества блестели слезы…” Император обращался к своему верному народу с кратким приветствием, хотя бы несколько слов произнося на родном для собравшихся языке. Неимущие получали от императорской семьи вспомоществование (Жижкову было отпущено две тысячи крон; каждой бедной семье, заблаговременно подавшей прошение властям, полагалось от двух до пяти крон), а город удостаивался высочайшего пожертвования на реализацию какого-нибудь важного проекта вроде возведения моста, строительства дома призрения или устройства общественных купален. Суммы были несопоставимы с расходами на прием высокого гостя (фейерверк, иллюминация, ремонт дорог, обновление фасадов зданий и прочее). Но лицезреть своего монарха! – для многих подданных Габсбургов это становилось событием в их небогатой приключениями жизни.

По моде времени по маршруту следования государя устанавливали громадные “почетные ворота” наподобие триумфальной арки, украшенные флагами, цветочными гирляндами, государственными символами и здравицами в адрес императора. Такие же ворота сооружали в дни приезда в Вену и другие важные города монархии высоких иностранных гостей. Летом 1896 года, когда в Австро-Венгрию пожаловал молодой русский царь Николай II с супругой, на столичной площади Шварценберга появилась пятнадцатиметровая конструкция из дерева и металла, с башенками в форме куполов православного храма. На центральном куполе вместо креста красовался двуглавый орел, символ монархических домов Габсбургов и Романовых.

В XIX веке Вена безоговорочно считалась танцевальной столицей Европы. Основу этой славы, сопровождающей австрийскую столицу до сих пор, положило проведение в 1814–1815 годах Венского конгресса. Конференция под председательством габсбургского министра иностранных дел Клеменса Меттерниха, созванная после окончания Наполеоновских войн для выработки новых европейских политических условий, затянулась на восемь месяцев. “Шесть высочайших особ, семьсот дипломатов со своими секретариатами, прислугой, двором – всего пять тысяч иностранцев, живших в Вене в период конгресса, внесли изрядный беспорядок в ее повседневную жизнь, – пишет французский историк Марсель Брион. – С официальными гостями смешалось немало авантюристов, жуликов, профессиональных игроков, а полусвет делегировал в Вену массу хорошеньких девиц для соблазнения высочайших особ”. В Вену съехались представители практически всех европейских государств, от великих империй до карликовых княжеств, члены королевских домов и аристократических фамилий.

Ни блестящие монархи, ни заштатные князьки не отказывали себе в разнообразных удовольствиях, которые предоставляла столица Габс-бургов. Роскошные балы, обильные трапезы, званые вечера, галантные визиты к красавицам составили содержание Венского конгресса едва ли не в большей степени, чем дипломатический шпионаж и политические интриги. Танцевали охотнее всего и преимущественно вальс, польку и галоп, заменившие главные танцы XVIII века – менуэт и котильон. Именно во время конгресса получил международное распространение венский вальс. Популярностью пользовался оркестр капельмейстера Михаэля Памера, в котором пятилетием позже заиграл молодой скрипач Иоганн Штраус-отец. В Придворном театре изредка давал концерты серьезный Людвиг ван Бетховен, но не он считался главной венской музыкальной знаменитостью. “Во время конгресса много развлекались, много вальсировали, много занимались любовью, но могло ли быть иначе? – задает риторический вопрос Марсель Брион. – У этого общества была потребность развлекаться, и если ему нравились фривольные развлечения, если оно охотнее слушало скрипку, чем Бетховена, то не потому ли, что в этих сумерках монархий люди тщетно пытались сохранить легкомысленное общество, все еще охваченное беспечностью, блистающее изяществом, очарованием, роскошью и красотой?” Если французский историк прав, то можно констатировать: Вена продлила сумерки старого мира, сохранив свой имперский танцевальный характер (названный кем-то из писателей “веселой духовностью”) еще на целое столетие.

После окончания конгресса в Вене не погасли гирлянды танцевальных залов. “Композиторы XIX века писали вальсы с таким же рвением, с каким их предшественники столетием раньше сочиняли менуэты, – замечает в биографии семьи Штраусов немецкий писатель-музыковед Генрих Эдуард Якоб. – Вальс, создававшийся для танца, постепенно стал и симфонической формой, которую можно слушать в концертном исполнении и которую хочется больше слушать, чем танцевать, как, например, “Императорский вальс” [44]. Музыковеды считают вальс революционной танцевальной формой: кружение вокруг своей оси есть элемент участия в коллективном вращении, в отличие от статичного менуэта, символа старой эпохи. Жители Вены быстро осознали потребности нового общества. Широкая публика – мелкие чиновники, служащие, приказчики – желали и себя окружить роскошью, сравнимой с богатством дворянских салонов. Танцевальные залы были залиты светом хрустальных люстр, отражавшихся в громадных зеркалах; сверкающий паркет натирали воском; устроители вечеринок не жалели средств на изысканную мебель, дорогую посуду, пышные букеты.