Ярослав Шимов - Австро-Венгрия: судьба империи

В середине XIX века, подсчитали историки, в Вене ежевечерне танцевали пятьдесят тысяч человек. Между собой соперничали танцевальные залы Прамера, Вольфсона, Шперля, Швенде, Доммайера – зал “София”, зал “Флора”, “Виноградная гроздь”, “Лунный свет”. На открытии зала “Аполлон” собралось пять тысяч человек; зал “Одеон” вмещал десять тысяч пар. Вот как современник описал одну венскую волшебную ночь: “Оркестра в танцевальном зале не видно, здесь, словно с неба, льется музыка, и яростные звуки скрипок придают ей совершенно дьявольскую окраску”. Воспоминание об этом бальном великолепии в сегодняшней Вене – танцевальный зал Курхаус, рампа которого плавным полукружием выводит к пруду Городского парка и памятнику Иоганну Штраусу-сыну: золотой маэстро самозабвенно играет на скрипке.

Венский хороший музыкальный тон распространился по всей империи. На Славянском острове в Праге и сейчас красуется танцевальный павильон Жофин, получивший имя в честь матери императора, эрцгерцогини Софии. Здесь, как и во всех приличных городах габсбургского государства, сезон балов начинался – и до сих пор начинается – в феврале. Танцевальные вечера проводят и городские власти, и профессиональные гильдии, от архитекторов и пожарных до врачей и полицейских. В Венгрии, Чехии, Хорватии, Польше сохраняются традиции школьных и гимназических выпускных балов (балов в настоящем смысле этого слова), где помимо вальсов исполняют народные танцы. Традиция неумолима: школьники, кружась на балах, отмечают событие, которое еще не произошло, ибо экзамены предстоят только весной. Иногда это находит шутливое отражение в надписях на “шерпах” – лентах через плечо, которые вручаются каждому выпускнику. Сын наших знакомых, пражский гимназист, вернулся с такого бала с лентой, украшенной надписью: “Выпускник этого года… В крайнем случае следующего”.

Вена по-прежнему задает музыкальный лад, вывеска Tanzschule (“школа танцев”) для этого города и сегодня совершенно обычна. При этом сомнительно, чтобы главным предметом преподавания здесь были самба или ча-ча-ча. Частью развлекательной программы габсбургской Вены стали так называемые национальные балы; они проводились в богатых домах обосновавшихся в столице империи польских, венгерских, итальянских, чешских, хорватских аристократов. В организации таких вечеров присутствовал и политический компонент: гости, включая членов императорской фамилии, непременно облачались в костюмы, соответствующие национальности хозяев.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ИОГАНН ШТРАУС-СЫН,

маэстро

Иоганн Штраус-младший родился в Вене в 1825 году в семье композитора Иоганна Штрауса. Еще два его младших брата стали известными музыкантами. Отец препятствовал занятиям мальчика музыкой, настаивая, чтобы Иоганн стал банкиром. После завершения музыкального образования, при немалом сопротивлении отца, Штраус выступал с небольшим оркестром в венских танцевальных залах и казино. В отличие от отца, убежденного монархиста, Штраус-младший симпатизировал революции 1848 года и попал под арест за публичное исполнение “Марсельезы”, хотя после восшествия Франца Иосифа на престол написал в честь императора два вальса. Конфликт с отцом продолжался до смерти Штрауса-старшего в 1849 году; сын посвятил его памяти вальс “Эолова арфа”. В 1852 году, после двух неудачных попыток, композитор получил придворную должность и стал дирижировать оркестром на балах в Хофбурге. Неоднократно с успехом концертировал в России; одиннадцать сезонов, с 1855 по 1865 год, гастролировал в Павловске под Петербургом. Расцвет творчества Штрауса относят к 1860–1870-м годам: в этот период написаны знаменитые вальсы “На прекрасном голубом Дунае” и “Сказки Венского леса”, оперетты “Летучая мышь” и “Калиостро в Вене”. Штраус трижды вступал в брак, но своих детей у него не было. В 1887 году, из-за отказа католической церкви признать его очередной развод, композитор перешел в протестантизм и принял подданство германского княжества Сакс-Кобург-Гота. Штраус скончался в Вене в 1899 году от пневмонии. Он сочинил 168 вальсов, 117 полек, 73 кадрили, 43 марша, 31 мазурку, 15 оперетт. После прихода к власти Гитлера нацисты скрывали неарийское происхождение Штрауса (его дед был крещеным венгерским евреем).

Символом величия австрийской легкой музыки XIX века остается новогодний концерт оркестра Венской филармонии. Эта габсбургская по духу традиция возникла через два десятилетия после крушения монархии. Репертуар новогоднего концерта в Большом зале здания Венского музыкального общества составляют вальсы, польки и мазурки семейства Штраусов (всех четверых), что-нибудь из Йозефа Ланнера и Франца Шуберта, немного Моцарта и Франца фон Зуппе. При исполнении на бис последнего номера программы, “Марша Радецкого” Штрауса-отца, публика аплодисментами отбивает такт, а дирижер управляет этими аплодисментами. Всемирную телевизионную аудиторию утреннего концерта, важного события венской светской жизни, оценивают примерно в миллиард человек.

Как любой исчезнувший мир, Австро-Венгрия после своего крушения вызывала и вызывает ностальгические вздохи и переживания. Миф о Вене как городе вечного праздника особенно красочно описал Стефан Цвейг: “Было потрясающе жить в этом городе, который гостеприимно принимал все чужое и с радостью отдавал себя. Вена была городом наслаждений, где очень заботились о кулинарии, хорошем вине и терпком свежем пиве, а также о выпечке и сладком. Но в этом городе были взыскательны и к утонченным удовольствиям – музыке, танцам, театру, ведению беседы. Умение вести себя любезно и со вкусом рассматривалось здесь как особое искусство”. С долей восторженного идеализма воспринимал Вену немецкий историк и литературовед Герман Бауман: “Двенадцать голосов шепчутся в дунайской крови расположившегося здесь народа, и кто является истинным австрийцем, у того двенадцать и более душ”.

Венский праздничный миф неотделим от культуры венского кофе, сладкой выпечки, кисловатого молодого вина и других, более “тяжелых” составляющих венской кухни: пивного и мясного меню. Первое кафе в столице и в стране Габсбургов вообще открылось в 1683 году. Венские кофейные залы времен Франца Иосифа отличались (помимо стульев мастера Тонета) столиками с покрытой лаком цветной шкалой. Разные цвета отображали до двух десятков оттенков кофе, заказы и жалобы поступали кельнерам в следующей форме: “Мне, пожалуйста, номер двенадцать” или “Я просил номер восемь, а вы принесли номер тринадцать”. Помимо обычных “эспрессо” и “по-турецки” в меню присутствовали “меланш”, “капуцин”, “коричневый” – обозначения напитка, в разных пропорциях смешанного с молоком и сливками. “Мария Терезия”, “блондль”, “фиакер”, “Моцарт” предполагали фруктово-алкогольные добавки.