Ярослав Шимов - Австро-Венгрия: судьба империи

Именно эта лояльность военных избавила Габсбургов от кошмара Романовых или испанских Бурбонов – организованных гвардией дворцовых переворотов, которые весь XVIII век сотрясали Россию и почти все XIX столетие – Испанию. Австрийская, позднее – австро-венгерская, армия была инструментом в руках власти, но не соперником власти и тем более не самой властью. Преданность австро-венгерских военных трону иногда даже выглядела трогательной. В ноябре 1918 года, когда уже было ясно, что дело монархии проиграно, фельдмаршал Светозар Бороевич де Бойна (один из немногих высших военачальников-сербов), прозванный “львом Изонцо” [57], послал Карлу I телеграмму, в которой сообщал, что располагает достаточным количеством лояльных войск для переброски их с Итальянского фронта в Вену и восстановления власти монарха. Последний император, человек миролюбивый, отказался от предложения Бороевича, не желая проливать кровь подданных (пусть и не считавших себя более таковыми) в борьбе, которая не сулила ему победы. А фельдмаршалу лояльность обошлась дорого: после распада Австро-Венгрии он автоматически стал подданным Королевства сербов, хорватов и словенцев, но эта страна не захотела воспользоваться услугами солдата, много лет служившего Габсбургам. Дом фельдмаршала в Загребе разграбили, Бороевич и его супруга существовали на небольшую пенсию кавалера ордена Марии Терезии. Семья распродала даже немногочисленные ювелирные украшения. Такая жизнь надломила фельдмаршала, и он, гордившийся тем, что не болел ничем серьезнее простуды, умер в мае 1920 года в Клагенфурте от сердечного приступа. Бороевича похоронили в Вене, расходы на его погребение взял на себя низложенный император Карл.

Пример фельдмаршала – скорее исключение, чем правило. Большая часть солдат и офицеров императорской и королевской армии восприняла крах империи не с чувством протеста или отчаянием, а с усталым равнодушием, неудивительным после четырех лет изматывающей войны. Но пока монархия существовала, армия верно служила ей – убежденные противники Габсбургов, перешедшие на другую сторону фронта, составляли небольшую часть австро-венгерских вооруженных сил. Многонациональная армия Габсбургов избежала раскола по национальному признаку (хотя напряженность в отношениях, к примеру, между чехами и венграми возникала, драки между чешскими солдатами и гонведами, подобные описанной Гашеком в “Швейке”, действительно случались). В самом конце войны были и случаи мародерства и насилия со стороны солдат из подразделений, которые после перемирия снимались с фронта и расходились по домам. Особенно много шума наделало убийство 31 октября 1918 года “революционными” солдатами (в действительности, судя по всему, бандой грабителей, частично состоявшей из солдат) бывшего премьер-министра Венгрии “железного” Иштвана Тисы. Самые крупные волнения в вооруженных силах Австро-Венгрии вспыхнули в феврале 1918 года в Каттаро (теперь Котор в Черногории), где располагалась одна из баз ВМС. Однако к мятежу, который попытались поднять моряки крейсера Sankt Georg , не присоединилось большинство их товарищей. Зачинщиков бунта во главе с чехом Франтой Рашем отдали под трибунал; несколько человек расстреляли. Даже их можно назвать революционерами лишь с натяжкой: мятежники добивались улучшения рациона и создания “справедливого государства”, но не требовали низложить императора.

Наднациональный принцип, служивший фундаментом австро-венгерской армии, конечно, имел и оборотную сторону. Многие считали: монархия и династия уже не представляют для своих солдат и офицеров ценности, которые гарантировали бы безусловную преданность военных государству. По мнению критиков, такую преданность было способно обеспечить лишь национальное отечество. В качестве аргумента оппоненты Габсбургов использовали дело того самого полковника Редля – офицера императорского генштаба, много лет проработавшего на русскую разведку. После разоблачения шпиона одна из венгерских газет (понимавшая патриотизм в националистическом духе) писала: “Редль – это не отдельная личность, это система. В то время как в других странах солдат учат любить родину, в этой несчастной монархии недостаток патриотизма считается одной из главных доблестей. У нас кульминацией военного образования является лишение солдата национальных чувств… У австрийских и венгерских солдат нет отечества; у них есть лишь командующие”. Была ли верной эта суровая критика? И да и нет. Австро-Венгрия представляла собой площадку для борьбы двух типов патриотизма, двух типов идентичности. Один из них – тот, который олицетворяли Габсбурги, – был имперским и основывался на исторической традиции. Другой, национальный патриотизм, предлагал прямо противоположную идеологическую концепцию.

Компромисс между этими двумя типами идентичности оказался невозможным. Штыки не смогли спасти свою империю.

Город Триест, как сообщает дотошный путеводитель, находится на отметке всего двух метров над уровнем моря. Приезжаете проверять – и выясняется, что это не вся правда. Пожалуй, только зимой и в начале весны, когда сирокко гонит высокую волну с юга, воды потемневшего залива действительно лижут набережным пятки. Триест не согласен со справочником: многие центральные улицы почти от кромки моря уходят вверх, к маковке холма Сан-Джусто (Святого Юстина). Cтранствующий проповедник Юстин, согласно легенде, без малого девятнадцать веков назад в этих краях составлял апологию о границах веры и пришел к святости через мученическую смерть. У подножия холма Святого Юстина лежат развалины римского амфитеатра. Вокруг – опоры раннего и зрелого христианства: романские базилики, величественные собор и монастырь (оба памяти бедного Юстина, который считается покровителем города), еще какие-то церкви с привычными для любителей серенад названиями вроде Santa Maria Maggiore . По сторонам от бывшего амфитеатра, арена которого теперь засажена зелененькой травкой, – приметы уже послегабсбургских имперских потуг, внушительные бетонные коробки эпохи Муссолини.

Карта Триеста. 1890 год.

Старый трамвайчик, тужась и скрипя, поднимается по исторической рельсовой линии к современности, к многоэтажным новостройкам, на верхотуру опоясывающей Триестский залив и город Триест гористой гряды. Приезжим и невдомек, что скалы только с виду сплошные и монолитные, что в их недрах скрыты сотни подземных пещер, ведь Триестское плато – та самая форма рельефа, что известна под названием “карст”. Особенно знаменита Grotta Gigante , самая большая открытая для туристов карстовая пещера в мире. Она такая “джиганте”, что внутри может поместиться римский собор Святого Петра. Колоссальную каверну обнаружили под землей полтора столетия назад австрийские инженеры, когда искали воду для нужд большого города. Отсюда, с холки прибрежной гряды, отлично видно, как тесно лежать выросшему Триесту в его детском гранитном ложе. Город упрямо карабкается к воздуху и солнцу от прибрежной полосы – уступ за уступом, ступень за ступенью, квартал за кварталом. Передвигаться на колесах (хоть на машине, хоть на популярном в этих краях мотороллере “веспа”) удобнее вдоль берега, чем перпендикулярно ему; пешеходу в Триесте сложнее водителя, на своих двоих быстро запыхаешься.