Леся Рябцева - Эхо Москвы. Непридуманная история

Есть и другой секрет, который, на мой взгляд, делает «Эхо Москвы» успешным СМИ. Это система управления редакцией. На станции царят абсолютная диктатура и авторитаризм, которые, как показывает опыт, весьма эффективны, несмотря на все свободолюбие сотрудников. Алексея Алексеевича боятся и уважают, ибо он один вправе карать или поощрять (чаще поощряет), казнить или миловать (в основном милует).

Этим объясняется поведение сотрудников, которые перед появлением шефа в редакции нередко напоминают усердных чиновников какой-нибудь губернской администрации накануне приезда президента: все вокруг вдруг принимает рабочий вид, и каждый внезапно оказывается при деле.

Итак, по итогам производственной практики мне посчастливилось оказаться в корреспондентском корпусе «Эха Москвы». С особым трепетом я дожидался первой самостоятельной смены в редакции и первого лайва (выход в прямой эфир с какого-либо мероприятия). Так получилось, что оба эти события я запомнил надолго.

Представьте себе стажера, которому после двух месяцев упорного труда доверили делать материалы для новостного эфира. Избегая всевозможных косяков, перепроверяя каждый источник по десять раз и ударение в каждом втором слове, я стремился успеть сдать свой первый самостоятельный материал до установленного дедлайна.

И вот он напечатан, записан в студии и готов стать достоянием общественности, как вдруг выясняется, что на всех компьютерах зависла звуковая программа. До выпуска новостей остается пять минут. Три минуты, одна… Ко мне приходит понимание, что свою первую пленку в жизни я пойду читать живьем, в студии, в прямом эфире…

Я стал судорожно заучивать текст и пытаться сохранить спокойствие. Оно не покидало меня ровно до того момента, когда у самой двери, над которой горел большой фонарь с надписью On Air, меня остановила выпускающий редактор Ира Воробьева. Желая вдохнуть жизнь в побледневшего от страха корреспондента, она стала внушать мне, что ничего страшного не происходит.

«Главное не нервничай, все хорошо, – наставляла она. – Просто не думай, что тебя слушают тысячи людей…»

Это был конец.

Остатки спокойствия окончательно испарились, и перед моими глазами выстроились эти самые тысячи слушателей, которые разом прильнули к радиоприемникам всей необъятной Российской Федерации в ожидании дебюта Алексея Голубева.

Не помня себя от нервного напряжения, я дошел до микрофона, уселся за стол и прочитал свой текст. Впрочем, прочитал — это, мягко говоря, не совсем подходящее слово: запинаясь и буквально задыхаясь на каждом предложении, я его из себя выдавил .

На выходе из студии меня ожидали коллеги, уверявшие, что для первого раза сойдет и так.

Тем не менее прямой эфир, пускай и вполне запланированный, рано или поздно случается в жизни каждого корреспондента. Новым сотрудникам, как правило, лайвы не доверяют, но по прошествии некоторого времени кто-либо из новостников все-таки решается вызвонить новичка в прямой эфир. В моем случае это был Андрей Белькевич. Со словами «ну когда-то же надо начинать» он отправил меня на пожар: в центре Москвы, возле Белорусского вокзала, горело офисное здание.

Лайв с пожара – это символично, подумал я. По своей первой специальности я пожарный, ни одного пожара, правда, не тушивший, однако сложно было не разглядеть в этом задании особую миссию или даже провидение.

На этот раз все прошло почти гладко, без фатальных провалов, но то чувство нервного напряжения, которое я испытал во время своего первого выхода в эфир, забыть сложно. Пожалуй, наиболее точно эти ощущения однажды описал журналист Роман Плюсов, начинавший когда-то корреспондентом на «Эхе». «После первого прямого включения, – рассказывал Рома, – ноги подкосились и сделались ватными; единственное, чего хотелось в ту минуту, – это добраться до ближайшей лавочки, лечь под нее и долго там лежать не двигаясь…»

Пожар на Белорусской, между прочим, был серьезный – для его ликвидации съехались расчеты сразу из нескольких частей. В какой-то момент среди закопченных лиц эмчеэсников я заметил до боли знакомую физиономию – это был мой старинный друг и однокашник, с которым мы вместе заканчивали училище. Для него этот выезд оказался первым боевым выездом на пожар такого масштаба, с чем я его и поздравил, а он меня – с первым лайвом. Впоследствии мой товарищ стал настоящим героем, который неоднократно с огромным риском для жизни вытаскивал людей из огня, а между делом еще и успел крестить моего первого сына. Но это было несколько позже.

2010-й год запомнился мне не только новой работой на «Эхе Москвы», но и определенными переломными событиями в личной жизни: тем же летом я женился. Правда, не без помощи Тани Фельгенгауэр.

Не секрет, что свадьбу обычно планируют задолго до самого праздника. Торжественная дата была известна заранее, и я попросил Таню дать мне на этот день выходной. О запланированном торжестве из моих коллег никто не знал, в том числе и Таня, поскольку делиться подробностями своей жизни, пускай и такими радостными, я не считал необходимым – все-таки совсем новый человек в коллективе…

Но составленное расписание повергло меня в шок… я должен был выйти на работу в день своей собственной свадьбы! Дело происходило глухим летом, народ разъехался по отпускам, работать больше некому… В общем, с выходным ничего не получалось, и это была сущая катастрофа.

Представить себе, как я, человек, которого толком и на работу еще не приняли, попросил бы просто взять и снять меня со смены, казалось невозможным. В моем понимании это было равносильно самоубийству. Тогда я попросил коллег подменить меня, но выйти именно в этот день никто из них не мог, решительно никто.

Я стал представлять, как по очереди набираю телефонные номера нескольких десятков родственников и говорю примерно такую фразу: простите, свадьбы не будет, у меня корреспондентская смена.

А ведь отдельным гостям пришлось бы сдавать билеты на поезда и самолеты…

«Скажи Тане все как есть, – испуганно говорила мне моя невеста. – Она девушка, наверняка поймет, это же свадьба!»

Ресторан оплачен, программа составлена, родители молодых в нетерпении. Делать нечего, решил я, и с робкой надеждой на то, что меня не уволят, обратился к Тане с не менее странной фразой: я не могу выйти на работу, я завтра женюсь…

Таня, конечно же, все поняла, произвела какие-то немыслимые манипуляции с расписанием и со словами «Привет невесте. С тебя поляна» – отпустила меня гулять на свадьбе.

В общем, если бы не Фельгенгауэр, я бы не женился, хотя до сих пор так и не проставился.

Таня, когда-нибудь я это исправлю!