Олег Будницкий - Русско-еврейский Берлин (1920—1941)

Настроения русских евреев, находившихся в Германии, были довольно противоречивыми. Большинство, похоже, хотело уехать. Некоторые, напротив, стремились остаться, в надежде переждать лихие времена.

В течение нескольких месяцев после прихода к власти нацистов часть русских евреев уехала из Германии. Уезжали в первую очередь те, кто был несовместим с нацистами по политическим мотивам, а также видные общественные деятели и лидеры еврейских организаций. Некоторые уезжали не по своей воле. Так, в марте 1933 года был арестован, а затем выслан из страны видный экономист, статистик и общественный деятель Я.Д. Лещинский. Начав преследования с политических противников, нацисты быстро добрались до евреев. 1 апреля был объявлен бойкот еврейских магазинов и бюро свободных профессий по всей стране.

«Вчера позорный день Германии, – записал 2 апреля историк С.М. Дубнов. – Берлин и вся страна исполнили приказ бойкота евреев. Желторубашечники с гакенкрейцем 836стояли у всех еврейских магазинов с плакатами: “Немцы, обороняйтесь! Не покупайте у евреев!” – и не давали никому входить в магазин. Не пускали к еврейским адвокатам и врачам, гнали евреев из учреждений, из государственной библиотеки. В провинции были кровавые столкновения. На всех еврейских магазинах и бюро были наклеены плакаты бойкота, местами желтого цвета» 837.

События 1 апреля 1933 года, послужившие началом систематических преследований евреев, побудили уехать из страны председателя Союза русских евреев в Германии Я.Л. Тейтеля. Уехали председатель Союза русской присяжной адвокатуры в Германии Б.Л. Гершун, адвокат Б.И. Элькин, историк И.М. Чериковер, бывший нарком юстиции в советском правительстве левый эсер И.З. Штейнберг (через год – его брат, философ А.З. Штейнберг) и многие другие. Уехали меньшевики, сравнительно комфортно чувствовавшие себя в Веймарской Германии. «Когда и куда едете? – обычный вопрос друг другу», – записывает Дубнов 17 апреля 1933 года. «Кругом бегут», – фиксирует он 29 мая. «…Атмосфера бегства. Приходят люди уезжающие, прощающиеся навсегда или скорбящие о невозможности уехать», – записывает летописец русского еврейства 31 июля 1933 года. Уезжали в Париж, Лондон, в Палестину. 23 августа уехал из Берлина в Ригу и сам Дубнов 838.

Однако, как справедливо пишет Н. Фрай, «между апрельским бойкотом 1933 г. и систематическими массовыми убийствами на восточных фабриках смерти пролег долгий и достаточно извилистый путь» 839. Некоторым русским эмигрантам казалось, что после первых месяцев нацистского террора наступит период нормализации, тем более что преследование евреев поначалу не носило тотального характера. Более того, иногда складывалось впечатление (недалекое от действительности), что террор носил хаотический характер. Так, кары неожиданно обрушивались на головы сторонников «нового порядка».

К примеру, был допрошен в гестапо профессор И.А. Ильин, несмотря на то что он сочинил пышный адрес Гитлеру, в котором возлагал на него «сокрушение не только коммунизма, но и Мамоны». Генерал Бискупский, «личный друг» Гитлера, и вовсе угодил на два месяца в тюрьму по обвинению в заговоре с целью покушения на жизнь фюрера. Гессен объяснял эти «превратности судьбы» русских сторонников нацистов «ярким полыханием доносительства, раздутым новым режимом: естественно, что доносчики в первую голову бросились искать среди званых, из которых будут вербоваться избранные. А так как найти пушок на рыльце в своей, хорошо друг другу знакомой среде, было нетрудно, то доносы не были совсем без оснований и производили чаемое действие» 840.

Несмотря на откровенно антисемитскую политику нацистов, мнения русских евреев относительно отъезда из Германии были противоречивыми. «Я все еще цепляюсь за мысль, – записал Дубнов 8 апреля 1933 года, – а нельзя ли все-таки остаться, замкнуться в этом тихом углу Груневальда 841? Но как жить хотя бы в тихом углу леса среди воющих кругом волков?» 842

«Следовало покинуть Германию, – писал И.В. Гессен о своих настроениях 1933 года. – Но… преодоление инерции бесцельного существования наталкивалось на такие душевные препоны, перспектива свивания гнезда в новой обстановке так пугала, правильней сказать – так отвращала, что простой выход из положения как-то незаметно, как бы крадучись, превращался в гамлетовскую дилемму – быть или не быть?» 843

Дубнов уехал из Германии через семь месяцев после прихода нацистов к власти, Гессен – через три года. Гольденвейзер уехал в декабре 1937 года; сделать это раньше ему ничего не мешало: в США с начала ХХ века жили двое его старших братьев, весьма преуспевших в разных областях. При наличии таких гарантов (а отношения между братьями были самыми теплыми) получить право на иммиграцию в США проблемы не составляло.

Удерживали от поспешного отъезда из Германии некоторых русских евреев, имевших возможность сделать это, кроме привычки и удобств, надежды на изменение политической ситуации. Многим казалось, что «конечный пункт» дискриминации евреев уже достигнут. Эти иллюзии были свойственны и немецким евреям: многие из них вернулись в 1934 – 1935 годах из эмиграции, после того как схлынула волна «чисток» в связи с законом о профессиональном чиновничестве 844. Если учесть, что закон о профессиональном чиновничестве не мог затронуть русских евреев, а их численность была не столь велика, чтобы привлечь специальное внимание нацистских властей, то надежды «пересидеть» тяжелые времена казались небеспочвенными.

Так, Союз русских евреев в Германии, крупнейшая благотворительная организация, созданная русскими евреями в эмиграции, продолжал функционировать еще в течение двух лет после прихода к власти нацистов. Гестапо обратило внимание на деятельность Союза лишь летом 1935 года, а запрещен он был в начале осени 845.

Парадокс заключался в том, что, с одной стороны, усиливались преследования евреев нацистами, с другой – по инерции продолжали работать некоторые механизмы социальной защиты. Евреев лишали возможности заниматься теми или иными видами деятельности постепенно. Им казалось, что бедствие может пройти стороной, некоторые питали надежды на то, что наступит период «нормализации». Так, Гольденвейзер много лет заведовал домом Берты Марковны Паенсон в Берлине (Ольденбургаллэ, 7). После его отъезда из страны в декабре 1937 года управление перешло к его приятелю, адвокату Льву Моисеевичу Зайцеву. Затем, когда Зайцев, в свою очередь, в 1940 году эмигрировал из Германии, домом стала управлять некая Гертруда Гауштейн. 16 января 1941 года нацисты назначили адвоката Кюне, «арийца», опекуном над имуществом Б.М. Паенсон и управляющим ее домом 846. Таким образом, «ариизация» собственности и большинства видов деятельности заняла сравнительно продолжительное время.