Олег Будницкий - Русско-еврейский Берлин (1920—1941)

Зайцев сообщал о настроениях своих родственников в Латвии, собравшихся уезжать в США: «Наши все еще сидят на месте и вопят о всяческого рода интервенциях. Сейчас задержка с номерами русской квоты, ожидаемыми из Риги. Надеюсь, что в скорости удастся и с этим препятствием справиться и что они в недалеком будущем уплывут в Новый Свет, усердно пополняемый старыми евреями. … Что нам принесет наступивший на днях “старорежимный” русский Новый год? Будет ли нам от него какой-нибудь толк? С тех пор, что мы с Вами не виделись, я потерял значительную долю моего, казалось, неизбывно-легкомысленного оптимизма» 947. Родственники «вопили» об интервенциях не зря. В июне 1940 года Латвия вошла в состав СССР. Неизвестно, успели ли они уехать.

Сам Зайцев успел избежать встречи с германскими войсками, растоптавшими нейтралитет Бельгии; он уехал во Францию, армия которой вскоре также была разгромлена, и обосновался в свободной зоне на юге. В декабре 1940 года он писал Гольденвейзеру из Ниццы в своем «фирменном» ироничном стиле: «Занимаясь исследованиями в области исторических событий нового времени, я пришел к заключению, что 10 декабря Вам исполняется пятьдесят лет. Памятуя, что много, много лет тому назад Вы не упустили оказии, при аналогичном случае, напомнить мне о таком же возрасте, беру “реванш” и на сей раз шлю к Вашему приближающемуся полувековому юбилею мои сердечные приветствия и задушевные благопожелания» 948.

Американскую визу Зайцев, благодаря хлопотам Гольденвейзера, получил ранней весной 1941 года 949. А 3 октября того же года Гольденвейзер сообщал их общему знакомому Б.И. Элькину: «На днях появился на нашем горизонте Л.М. Зайцев – как всегда, невозмутимый и скептически настроенный» 950.

Хлопоты о визах, об устройстве жизни и быта сопровождались обсуждением происходящего, оценками перспектив развития современного мира. Если бы эмигранты перестали обсуждать политические вопросы – они перестали бы быть политическими эмигрантами. И хотя эмигрантская «политика» была чаще всего платонической – в том смысле, что ни на что их рассуждения, заявления или протесты, как правило, не влияли, – все же они не переставали следить за тем, что происходило в Европе, и пытались понять, что будет происходить в России.

Весьма интересна оценка эмигрантами международного положения и перспектив, ожидающих Европу, в особенности Германию и Советский Союз. Гольденвейзер был сторонником скорейшего заключения мира, в чем не было особой оригинальности, но в отличие от большинства русско-еврейских эмигрантов не считал необходимым уничтожение гитлеризма силовым путем. «Победить гитлеризм насилием, т.е. тем же гитлеризмом, невозможно, – писал он в начале декабря 1939 года А.Д. Марголину, бывшему петлюровскому дипломату, в ответ на его записку о перспективах. – Я говорю это не по толстовству, а по совершенно трезвым и реальным соображениям, отчасти основанным на опыте прошлой войны и прошлого мира» 951.

Гольденвейзер считал опасным лозунг «война до победного конца», ссылаясь на опыт франко-прусской (1870 – 1871) и Первой мировой войн (1914 – 1918). Франкфуртский мир (1871), так же как и Версальский (1919), несли в себе зерна будущей войны. В общем, это была вариация на тему высказывания Жоржа Клемансо о том, что победители всегда свою победу проигрывают. Правда, это не помешало автору приведенного афоризма сделать максимум возможного для ослабления и унижения Германии в Версале. Идеальным решением Гольденвейзеру казалось завершение войны «вничью» при посредничестве нейтральных государств, в чем он сходился с Марголиным. Соглашался он с Марголиным и в том, что «продолжение нынешней войны поведет лишь к усилению коммунизма».

Совершенно точными оказались прогнозы Марголина и Гольденвейзера относительно ближайших событий. Они были согласны в том, что Гитлер и Муссолини столкуются в разделе Балканских стран, а Сталин «не пошлет войска в глубину Балканского полуострова и удовлетворится участием в разделе Румынии». Любопытно, что Гольденвейзер считал «возвращение Бессарабии, Трансильвании и Добруджи прежним хозяевам… во всех отношениях желательным и оправданным. Эти области были присоединены к Румынии без тени основания – исключительно в награду за то, что она в 1916 году объявила Германии войну и была немедленно самым позорным образом разбита» 952.

Не вдаваясь в подробности спора между Марголиным и Гольденвейзером, остановимся на некоторых наиболее интересных моментах. Во-первых, Гольденвейзер не верил в скорое крушение советского строя: «В России пока незаметно никаких признаков, которые давали бы основание ожидать этого. Ни опасного для режима напряжения, ни, тем менее, истощения ресурсов – материальных и нервных – там не видно. Сталин осторожен и беспринципен и, надо полагать, сумеет вовремя остановиться, если бы такие признаки начали обнаруживаться» 953.

Во-вторых, Гольденвейзер не сочувствовал плану Марголина передать на рассмотрение будущей мирной конференции вопрос о национально-территориальном устройстве России. Согласно плану Марголина, конференция или специально уполномоченный ею орган («международный трибунал») должны были заслушать представителей народов России (т.е. Советского Союза) и принять соответствующие решения. «В переводе на язык трезвой действительности, – писал Гольденвейзер, принимавший участие в работе или наблюдавший работу международных организаций по беженскому вопросу и потому представлявший, какой характер может носить работа проектируемого «международного трибунала», – это значит, что более или менее самозваные делегаты от неопределенного количества этнических групп будут хватать за фалды влиятельных членов конференции, не имеющих ни малейшего представления о вопросе, и что решение будет принято под влиянием торговли, интриг и пристрастий. Национальный вопрос в России должен быть разрешен в порядке внутреннего сговора, а не состязательного процесса пред некомпетентным трибуналом, состоящим из иностранцев» 954.

Рассуждая о необходимости заключения мира «вничью», Гольденвейзер не мог обойти основного вопроса: возможен ли прочный мир с Гитлером и Сталиным? «Гитлер – жуликоватый маньяк. Но если всякий умственно-нормальный жулик, заработав достаточный капитал, обычно приходит к убеждению, что ему выгодно перестать жульничать и приобрести репутацию солидного коммерсанта, – жулик маниакальный всегда останется жуликом. Сталин – не столько жулик, сколько разбойник, притом также не вполне психически уравновешенный (подозрительность и мстительность, носящая характер мании преследования). Это также неважный компаньон и ненадежный гарант будущего мира. А как избавиться от этих господ, раз их собственные народы отнюдь не желают их свергать и призывать им на смену добродетельных эмигрантов?.. Неужели необходимо убить достаточное количество русских и немцев, чтобы оставшиеся в живых убедились в том, что следует свергнуть свое правительство и отдать свою судьбу на милость победителей?..» 955