Владимир Соловьев - Разрыв шаблона

Я сейчас отнюдь не издеваюсь над протоколами. Во многих случаях они – как правила дорожного движения или воинский устав: книга, написанная кровью. К примеру, наши врачи привыкли рассчитывать на свой гений, на внутреннее ощущение: «Медицина – это искусство, сейчас я посмотрю пациента и решу, что делать». И не случайно поэтому большинство осмотров у российских врачей начинаются словами: «Господи, что за палач вас лечил до этого?!» Можно сходить к трем врачам и получить три разных диагноза – это как минимум. Раньше в Советском Союзе была такая шутка про инженеров: у трех инженеров пять точек зрения, и каждый с каждым не согласен. Примерно так же дело обстоит и в нашей медицине.

В Америке это невозможно, неприемлемо. И потому, что действует страховая ответственность, и потому, что в процесс вовлечены существенные суммы денег. А еще – потому что иначе устроена судебная система. Есть понятие судебного прецедента. Это значит, что исследуется вся предыдущая судебная практика по аналогичным вопросам, и если определенное решение уже было принято, все остальные должны ему следовать. Не должно быть внутреннего противоречия.

Америка – страна, которая пытается выстроить себя так, чтобы внутренние противоречия отсутствовали. В какой-то момент времени она напоминала мне город Санкт-Петербург. Как Питер был блестяще расчерчен архитекторами по линейке, так и течение жизни в Америке было изначально запрограммировано. Страна росла и развивалась не сама по себе – у истоков ее государственности действительно собрались очень талантливые люди, которые создали конституционную архитектуру, заложили вот эту красоту проспектов в общественное устройство.

И красота в американской системе безусловно присутствует. Вот только жизнь оказалась немножко сложнее. Я не буду сейчас вспоминать о появлении олигархов, о борьбе с ними и о том, как обходился с ними Рузвельт. Просто изначально христианские или, если быть точным, масонские ценности, которые были заложены в фундамент американской идеи, пришли в состояние конфликта с ценностями сегодняшними. Именно этот внутренний конфликт оказалось невозможно разрешить. Потому что, когда слова приобретают при привычном звучании иной смысл – это уже Оруэлл. Когда войну мы называем миром, а мир – войной.

Все-таки христианские ценности подразумевали, что необходимо придерживаться Библии. Но в голове американца со временем произошел базовый сдвиг. Ведь в протоколе ничего не написано по поводу Библии! Следование принципам демократии в том виде, как ее стали понимать в Америке в последние годы, рано или поздно приводит к мысли: «Подождите, но ведь Библия нарушает протокол!»

Базовые демократические принципы, говорящие, что все равны, не соответствуют базовым библейским принципам, согласно которым, увы, равны не все. И тут же возникает проблема: что нам делать с пресловутым вопросом политкорректности и толерантности? Что, в Америке разве одни христиане живут? А если мы отмечаем христианские праздники, не обижаем ли мы тем самым своих соседей, у которых могут быть другие верования? И вот уже в Америке стало не принято говорить друг другу Merry Christmas , то есть «счастливого Рождества». Если хочешь поздравить соседа, говори season greetings – то есть «сезонные поздравления». Потому что у тебя одна религия, а у него может быть другая – вдруг ты его обидишь?

Цепочка рассуждений всегда начинается с одного и того же: «Все люди равны в правах, так почему же мы их дискриминируем? Мы же против любой дискриминации. Мы же были против рабства». Тот факт, что великий и свободный народ до конца 1960-х годов не мог изжить тяжелое наследие рабовладельческих времен, американцы переживали очень болезненно. Строго говоря, рабство в Соединенных Штатах исчезло не так уж давно. А еще надо четко понимать, что война между Севером и Югом совсем не была войной против рабства. Мало того, многие американские президенты – очень, по нашим представлениям, демократических взглядов – были рабовладельцами. Что почему-то не все понимают.

Так что не следует забывать о том факте, что это тяжелое наследие живо до сих пор. Потому и случаются всплески протеста типа Фергюсона и восстания на расовой почве. И культура разных сообществ, принадлежащих к разным расам, очень сильно отличается, и произношение отличается – настолько, что в какой-то момент времени, я думаю, филологи заговорят о существовании отдельного языка. При этом даже внутри афроамериканского сообщества очень сильно деление в зависимости от оттенков кожи. Там выстроилась крайне сложная система отношений. Белых туда не пускают, то есть все подобные вопросы с белыми не обсуждают.

Это расслоение общества невольно накладывает свой отпечаток – обжегшись на молоке, то есть на рабстве и расовых неравенствах, американцы начинают дуть на воду. Они говорят: «Хорошо, а в чем еще люди неравны?» Не случайны дискуссии о том, что является нормой, а что не является, что является выбором, а что нет. И все это представляет собой благодатную почву для возникновения тяжелейшего внутреннего конфликта. Потому что все просто, когда у тебя есть Библия. Проблем нет вообще. Книга думает за тебя. Ты открыл главу, прочитал и думаешь: «Ого, круто».

Но это скорее где-нибудь в глубинке, особенно в южных штатах. А если ты вдруг разговариваешь со сторонниками либеральных идей и демократии, они начинают возражать: «Но как же, люди ведь должны быть равны в правах! Иначе это противоречие. Или что, мы сейчас должны брать Книгу Левит и в соответствии с ней идти и забивать камнями гомосексуалистов? Это же абсолютная дикость, как можно!»

Ну хорошо. Мы современные толерантные люди и признаем за гомосексуалистами право на существование. Но наши оппоненты продолжают: «В таком случае, почему вы запрещаете им жениться?» И вот уже появляются штаты, где однополые браки разрешены. «Отлично, – продолжают защитники прав человека, – но постойте, если это нормальная семья, почему мы не даем им все права семьи? У них такая трагедия, они не могут иметь детей – по физиологическим причинам, – но это же не значит, что они не могут взять и усыновить ребенка!»

В самом деле, почему бы и нет. Все-таки дети должны жить в семье, а не в казенном доме. Но тут у нас появляется прямо вытекающий из предыдущего вопрос: а если, например, люди усыновили ребенка, но ладят с ним как-то не очень хорошо – разве у них нет права этого ребенка заменить? Ну как подержанную машину – сдать, продать или организовать клуб вместе с такими же усыновителями и поменяться. Такие факты выяснились, в частности, в отношении усыновленных детей из России.

Что мы им можем сказать на это? Что такая ситуация ужасна? Ну, наверное. А почему? А если так будет лучше для ребенка?