Кристофер Хэдфилд - Руководство астронавта по жизни на Земле. Чему научили меня 4000 часов на орбите

Несмотря на то что станция значительно увеличилась в размерах с того момента, когда я здесь был в прошлый раз, я удивился, обнаружив вскоре после стыковки, что на самом деле я хорошо ориентируюсь на станции — трехмерная модель, созданная на Земле, оказалась в высшей степени точной. И в некоторых других аспектах это место мне показалось знакомым. Например, запах был абсолютно узнаваем: чистота, как в образцовой лаборатории, наводящая на мысли о машинах. В российском сегменте пахло чем-то еще, чувствовалось как будто легкое присутствие липкого древесного аромата столярной мастерской. Все стены модуля почти полностью покрыты ворсистой частью застежки-липучки. В космосе мелкие предметы вроде ложек, карандашей, ножниц и пробирок просто улетают, чтобы потом, неделю спустя, найтись где-нибудь в воздушном фильтре, который закрывает вентиляционный канал. Поэтому их цепляют на липучках к стене. Крючковатую часть липучки можно найти на обратной стороне почти каждой вещи, и это сделано для того, чтобы их можно было прицепить к «липкой» стене.

На МКС вы никогда не перепутаете, находитесь ли вы в американском сегменте станции или в российском. Российский сегмент меньше в диаметре — расправьте руки, и вы сможете дотронуться до стен по обе стороны от вас, — а липучка на стенах окрашена преимущественно в различные оттенки зеленого, что создает не лишенный привлекательности антураж подводной лодки. В американском сегменте ощущения другие. Когда в 1998 г. был запущен первый модуль Unity, психологи предположили, что успокаивающие цвета будут залогом психического здоровья, и потому порекомендовали цвет… сомон (оранжево-розовый). И то ли они изменили свое мнение, то ли перестали вообще заниматься дизайном интерьеров, но остальные модули американского сегмента, к счастью, просто белые. В НАСА решили, что слишком много липучки на стенах повышает опасность пожара, поэтому липучки здесь меньше, и практически вся она белая. Даже притом что цилиндрический сегмент имеет диаметр 4,5 м, стойки и рамы, установленные вдоль стен для монтажа экспериментального оборудования и для организации мест для хранения, уменьшили внутреннее пространство до квадратных размеров, и тем не менее, расправив руки, невозможно дотянуться до стен. Сочетание яркого освещения, отсутствия окон и белых стен создает атмосферу больничного коридора.

Шумно тоже как в больнице. В невесомости тепло не поднимается вверх, поэтому воздух не движется и не перемешивается; вентиляторы и насосы, необходимые для жизнеобеспечения и комфорта, жужжат, стучат и гудят — в общем, производят непрерывный звуковой фон, который периодически прерывается громким ударом или хлопком, вызванным столкновением микрометеоритов с корпусом станции. (От микрометеоритов МКС защищает броня, а пока мы спим, для повышения безопасности иллюминаторы закрываются металлическими ставнями, но ничто из этого не спасет от большого метеорита — останется только прыгнуть в «Союз» и надеяться на лучшее.)

В первый день мы все еще привыкали к смене часовых поясов — МКС живет по Гринвичскому времени, так что в 11 часов вечера для меня была уже настоящая ночь. Шесть спальных мест, расположенных между американским и российским сегментами станции, весьма далеки от роскоши, но по сравнению с тем, как мы спали в шаттле или в «Союзе», это достаточно удобные места отдыха и, несмотря на отсутствие звукоизоляции, самые тихие места на станции. Каждое такое место — белый персональный контейнер с мягкой обивкой на стенах размером с телефонную будку, укомплектованный дверью и спальным мешком, прикрепленным к стене. На другой стене имеются эластичные ремни (я с их помощью закреплял на стене книгу, сменную одежду и маленькую сумку с туалетными принадлежностями) и место для двух ноутбуков. Один компьютер исключительно для работы, другой — для личного пользования. Липучка на потолке нужна, чтобы прикреплять мелкие вещи, например, щипчики для ногтей или маркер, который лучше всего использовать на орбите, так как он будет писать в любом положении, как его ни держи.

В невесомости нет нужды в матрасе или подушке; и без них ощущение, будто спишь на облаке, которое отлично держит, так что не нужно ворочаться, чтобы найти наиболее комфортное положение. Надев пижаму (российского производства, вроде длинных кальсон), я застегнул свой спальный мешок с капюшоном, похожий на кокон с отверстиями для рук. Еще со времен шаттла я знал, что спящий астронавт — интересное зрелище. Его руки парят перед ним, и получается такой характерный для Франкенштейна жест, волосы на голове развеваются, как грива, а выражение лица свидетельствует об удовлетворении. Выключив свой маленький фонарь, я чувствовал себя очень спокойно в этом потустороннем месте. Я знал, что в Хьюстоне и Королеве люди в Центре управления следят за тем, как мы бороздим космос и как погружаемся в сон, продолжая наше путешествие вокруг всего мира.

Хотя МКС — продукт самых передовых технологий, там получаешь самый экстремальный опыт жизни вдали от цивилизации. Место это действительно удаленное, и там нет водопровода — в условиях невесомости поток воды разбивается на капли, которые улетают в разные стороны и повреждают сложное оборудование, обеспечивающее работу станции.

Жизнь на борту станции чем-то напоминает долгое путешествие под парусом: возможность уединиться весьма ограничена; свежих продуктов хватает ненадолго; личная гигиена — прежде всего; экипаж тратит порядочно времени только на обслуживание и ремонт корабля. Есть и еще кое-что общее с парусником: нам потребовалось какое-то время, чтобы научиться держать равновесие при ходьбе.

На огромном космическом корабле, где вы можете свободно передвигаться, невесомость ощущается иначе, чем в тесной ракете, где пойти некуда. Представьте, если сможете, что вы плаваете в бассейне без воды и обладаете сверхвозможностями: способностью легким движением руки передвигать огромные предметы, умением висеть вниз головой на потолке, как летучая мышь, и кувыркаться в воздухе, как олимпийский гимнаст. Вы способны летать. И все это без каких-либо усилий.

Правда, потребуется какое-то время, чтобы адаптироваться к этой легкости. Мое тело и сознание настолько привыкли сопротивляться гравитации, что, когда сопротивляться стало нечему, я неуклюже и иногда смешно прилагал излишне большие усилия, чтобы что-то сделать. Через две недели у меня наконец стало иногда получаться двигаться почти грациозно, и когда я перемещался по станции, то чувствовал себя обезьяной, прыгающей с лианы на лиану. Но неизменно, как только я начинал восхищаться собственной ловкостью, я не успевал схватиться за поручень и врезался в стену. Потребовалось шесть недель, прежде чем я почувствовал себя настоящим обитателем космоса, а мои движения стали почти рефлекторными; как-то раз, сильно увлеченный разговором с коллегами, я вдруг понял, что мы плывем через пространство модуля почти так же, как вы могли бы спокойно плыть вдоль бассейна, даже не отдавая себе в этом отчета.