Лев Вершинин - «Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии

Таким образом, на Тифлис вело наступление где-то 13–15 тысяч штыков и сабель, почти без бронетехники, но, конечно, с хорошим парком артиллерии. С другой стороны, «полного списочного», конечно, не было и у обороняющихся. Сколько-то войск (видимо, около 3 тысяч) были заняты на второстепенном, абхазском направлении, но еще интереснее, что – как явствует из мемуаров Квинитидзе, – разгром, казалось бы, небольшой группировки Ахметели имел для дальнейшего хода военных действий едва ли не определяющее значение. «Судьба Тбилиси, – пишет он, – была решена уже в боях у Красного моста и на Храми. Если бы 16 февраля противник даже одной кавалерией продолжил бы наступление, он бы смог ночью войти в Тбилиси». Иными словами, войск, способных защищать столицу, практически не было. Как ни странно, ни 18 (21 минус западная группа), ни даже десяти тысяч, о которых пишут грузинские исследователи, не наблюдается. Точно можно говорить о 700 «отступивших от Храми» и еще о 510 юнкерах и кадетах полковника Чхеидзе (если помните, того самого, который в 1920-м усмирял мятежных осетин), занявших оборону на подступах к столице у села Табахмела. Вот тут, к слову сказать, все предельно четко документировано и подтверждено: юноши и подростки, почти дети, дрались с удивительной отвагой, выдержав сперва двухдневный (19–20 февраля) бой с авангардом 11-й армии и, в конце концов, вынудив противника обойти превратившуюся в крепость деревушку, а затем отражая атаки подходивших вслед авангарду подразделений аж до ночи на 25 февраля, когда в строю оставалось уже менее 90 человек, причем практически все многократно раненные.

Никаких иных точных сведений нет. Тем не менее возьмем за основу тезис грузинских исследователей, полагающих, что «главнокомандующий быстрыми и энергичными действиями сумел организовать оборону». Примем на веру даже инфу про «1600 пленных красноармейцев». В любом случае бои на дальних подступах к городу продолжались более трех дней, до полудня 23 февраля, приняв, по описанию авторов, совершенно эпические масштабы. Возможно, впрочем, благодаря не только доблести грузинских воинов, но и мужеству дашнаков, начавших 18 февраля восстание в тылу 11-й армии, всего за сутки обернувшееся полномасштабной войной, ликвидировавшей советскую власть на всей территории республики. Не смею ничего утверждать, но допускаю, что именно этот непредвиденный нюанс, вынудив командарма Гиттиса перебросить часть войск на армянское направление, подарил Тифлису один-два лишних дня, дав возможность парламенту Грузии принять 21 февраля Конституцию. Разумеется, одну из самых демократичных в мире. Если не самую.

Было ли дело меньшевиков проиграно изначально? Видимо, все-таки нет. По крайней мере, у них имелись основания так считать. К 21 февраля, то есть к моменту начала перелома в боях за Тифлис, многое обнадеживало. Все еще не функционировал Пойлинский мост, и поступление подкреплений штурмующей группировке было крайне затруднено, тем паче что восстание в Армении разрасталось. Более того, Армения, перестав быть Советской, начинала угрожать Азербайджану. Криком кричала социал-демократическая пресса европейских столиц, призывая свои правительства вмешаться, – и французская миссия в Риге, где шли переговоры РСФСР с Польшей, готовила резкий демарш. Определенные надежды возникали и в связи с Турцией: кемалисты, конечно, ценили добрые отношения с Москвой, но возвращение территорий, утраченных по Севрскому миру, считали задачей номер один. Поэтому, когда утром 23 февраля молодой талантливый генерал Кязым Карабекир, командующий западной группировкой турецких войск, предъявил Грузии ультиматум, требуя оставить города Артвин и Ардаган, Жордания немедленно уступил. Территорий было, безусловно, жаль, но жертва окупалась с лихвой: турки, войдя в Грузию, заняли еще и ни с какой стороны не положенный им Ахалцих и оказались в непосредственной близости к Батуму, который тоже считали своим. А поскольку к городу стремились и части 11-й армии, возникала реальная возможность столкнуть лбами двух врагов. Обнадеживали и вести из Петрограда, где как раз в это время начались массовые забастовки рабочих, «золотого фонда» большевиков, и опасно бурлил Кронштадт.

Главное же, насколько можно судить по выступлениям грузинских министров и тифлисской прессы тех трех-четырех судьбоносных дней, правительство надеялось повторить на Куре прошлогоднее «Чудо на Висле». Для чего призвало на защиту Отечества «всех, способных держать оружие», в первую очередь, резерв Народной Гвардии и местные военизированные ополчения, два года тренировавшиеся именно на такой, совсем уж пиковый случай, – не сомневаясь, что грузины встанут по призыву с тем же воодушевлением, что и поляки. В общем, ситуация для красных теоретически не была радужной. Но теория теорией, а жизнь жизнью. Все, на что надеялись, требовало времени. А времени катастрофически не хватало. Тактической, но роковой ошибкой стал расчет времени, необходимого красным для ввода в строй, казалось бы, совсем убитого Пойлинского моста. На завершение работ саперам 11-й армии понадобился не месяц, а неделя. В ночь на 23 февраля главные части советской бронетехники, перейдя наконец Алгети, двинулись на Тифлис с юга, уничтожая бронетехнику грузин. После суточной «дуэли бронепоездов» под станцией Караджалар сколько-то организованная оборона рухнула. 24 февраля атака последних двух красных танков, еще бывших на ходу, почти без боя разогнала южную группу (в плен сдались 160 бойцов с тремя пулеметами), после чего генерал Квинитадзе уведомил правительство о невозможности защищать город. Было принято решение о переезде столицы в Кутаиси и создании новой линии обороны в районе Мцхета, и в ночь на 25 февраля исход начался. А спустя сутки в город, без боя заняв последнюю защищаемую точку – Тифлисский вокзал, вошли части 11-й Красной армии. Филипп Махарадзе от имени Ревкома, с утра преобразованного в Совнарком Грузинской ССР, объявил о том, что советизация Грузии завершена окончательно и бесповоротно.

Разумеется, отход объяснили убедительно: «во избежание жертв среди мирного населения». Про «заранее подготовленные позиции» тоже не забыли. Но боевой дух грузинских подразделений резко упал. Началось дезертирство, и за Мхцету, на что рассчитывал Георгий Иванович, зацепиться не удалось. Линию обороны решено было строить под Кутаиси, объявленным «временной столицей республики». Там, как представлялось, можно было передохнуть (перевалы в это время года считались непроходимыми), туда и призвали стекаться «всех, кому свободная демократическая Грузия дороже жизни». Таковых, однако, оказалось мало. Собственно, не оказалось вообще. Добровольцы не появлялись. О территориальных отрядах Народной Гвардии, которые, по идее, обязаны были подтянуться к «временной столице», тоже, как грустно вспоминает Жордания, «никаких обнадеживающих новостей не поступало». Зато не обнадеживающих было куда больше, чем хотелось бы. Красные, в «этнических» уездах при поддержке повстанческих отрядов, а в «безусловных» вполне справляясь и без нее, занимали город за городом, не встречая никакого сопротивления. «Второй Польши» не получалось, и было ясно, что уже и не получится. Население предпочитало смотреть и выжидать, тем паче что советские части вели себя вполне корректно. Хуже того, кое-кто, в основном крестьянские парни из глубинки, начали записываться в Грузинскую Красную армию, созданную решением Ревкома. Чуть более успешно шли дела на западе. Тамошняя группировка, от победы абхазских партизан ничего хорошего не ожидая, воевала упорно, но Абхазский фронт ничего, по сути, не решал. К тому же и там, после разгрома основных грузинских сил 3 марта под Новым Афоном, в сданном без боя Сухуми «взял на себя всю полноту власти» Ревком, тут же объявивший себя Совнаркомом суверенной Абхазской ССР. Не по дням, а по часам иссякала и надежда на помощь извне. Правда, на переговорах в Риге англичане (сдержанно) и французы (крайне резко) потребовали от РСФСР «разъяснений сложившегося недопустимого положения», однако хитрый Чичерин парировал демарш, официально заявив, что «никаких территориальных претензий к Грузии советская сторона не предъявляет, ни о каких аннексиях речи нет», и предложив «изучить ситуацию с учетом положения в Срединной Литве, как прецедента».