Лев Вершинин - «Бежали храбрые грузины». Неприукрашенная история Грузии

Короче говоря, обстановка накаляется. О возможной отставке Сталина с поста генсека в Политбюро говорят уже почти вслух. Однако природа берет свое. Ильичу стало хуже. Потом грянул второй инсульт, о чем ленинский эмиссар узнает уже в пути, почти под Тифлисом. После чего, разумеется, выходит из вагона уже сталинским эмиссаром, убежденным противником всякого «социал-шовинизма». Мдивани и прочие проигрывают дискуссию по всем статьям. Теперь их надежда только на Троцкого. Но осторожничает и Троцкий. Опасаясь конкуренции Зиновьева и Каменева больше, чем «серого» Кобы, он не спешит буром переть в защиту «грузинского дела». Наоборот, стремясь, по его словам, «не поднимать на съезде борьбу ради каких-либо организационных перестроек» и «сохранить status quo», отказывается от основного доклада и ограничивается поправками к тезисам Сталина, сводящимися к тому, что, мол, все они там хороши. Сталин же принимает единственное, в сложившейся ситуации идеально точное решение – рассказать съезду все, как есть. Или, во всяком случае, почти все. «Конечно, антирусский национализм, – говорит он, – есть оборонительная форма, некоторая уродливая форма обороны против национализма великорусского… Если бы этот национализм был только оборонительный… Но беда в том, что в некоторых республиках этот оборонительный национализм превращается в наступательный. Возьмем Грузию. Там имеется более 30 % негрузинского населения. Среди них: армяне, абхазцы, аджарцы, осетины, татары. Во главе стоят грузины. Среди части грузин… родилась и развивается идея – не очень считаться с этими мелкими национальностями: они менее культурны, менее, мол, развиты, а посему можно и не считаться с ними. Это есть шовинизм – шовинизм вредный и опасный, ибо он может превратить маленькую Грузинскую республику в арену склоки. Впрочем, он уже превратил ее в арену склоки. Я думаю, что у некоторых товарищей, работающих на некотором куске… территории, называемом Грузией, там, в верхнем этаже, по-видимому, не все в порядке». Он говорит правду, практически ничего не смягчая. И правда спасает ситуацию. Зал не Горки. В зале сидят здоровые люди. К тому же не эгоцентрики. А доводы генсека убийственно логичны. В итоге, согласно итогам голосования, оглашение ленинских записок по национальному вопросу происходит в узких рамках отдельных делегаций, «для сведения», что не влияет на общие решения съезда.

«Уклонисты» еще пытались сопротивляться. 20 февраля 1923 года они направили в ЦК заявление, требуя «с учетом специфики Грузии» дать возможность «реализовать себя в легальной деятельности» меньшевикам. Не уверен, но, кажется, даже и национал-демократам. Ничего страшного в этом как бы и не было. Но нарушение устава партии имелось безусловно. Трудно понять, отчего Мдивани, Окуджаву, Кавтарадзе и других так понесло. Возможно, они надеялись привлечь симпатии «широких масс», по их мнению, – вернее, по утверждению «бомонда», мнение которого они уже считали своим, – симпатизировавших меньшевикам. Но, пытаясь добиться отстранения существующего в Грузии «режима» и возвращения к рулю, они шаг за шагом сами выводили себя из рядов партии. А тем самым и из политики. И, понятно, допрыгались. Нет, наказывать их не стали, Коба для этого был пока еще слишком сентиментален и крови не хотел. Их просто удалили с Кавказа, устроив на высокие посты в других регионах. И никаких проблем не возникло. «Бомонд», с которым «уклонисты» так пытались ладить, даже не подумал возвышать голос, напротив, злорадно шушукался. «Неформальные» меньшевики, убедившись, что покровители окончательно вылетели в кювет, перестали фрондировать и 25–30 августа провели в Тифлисе «съезд побежденных». Делегаты, представлявшие 11 235 членов партии (абсолютное ее большинство), объявили о признании платформы III Интернационала и ликвидации СДП(м)Г. «Сопоставив поведение меньшевистского правительства в Грузии, – говорилось в заявлении, – с поведением сменившего его Советского правительства, мы убедились, что первое загоняло пролетариат под ярмо буржуазии, а второе выводит его на широкую дорогу к социализму. Поэтому, и только поэтому, мы решили покинуть ряды меньшевистской партии». В октябре по примеру старших товарищей самораспустились «молодые марксисты» (нечто вроде комсомола при меньшевиках), немного раньше то же самое сделали и национал-демократы, идейные наследники Ильи Чавчавадзе. Естественно, большинство «прозревших» немедленно подало заявления о вступлении в ряды КП(б)Г и, столь же естественно, почти все желающие были приняты, получив доступ к госслужбе и карьере. Большевикам нужны были деятельные, образованные кадры из числа местного населения. Кто-то, реально что-то потерявший, конечно, остался и в подполье, а через год устроил опереточное «восстание», но таких оказалось очень, очень мало, а поддержали их на всю Грузию менее тысячи душ.

Смертельно обиженные уже решительно на все и на всех, павшие вожди, а ныне просто партийные начальники среднего уровня, в полном составе ушли к Троцкому, став едва ли не самым верным из, как он говорил, «боевых отрядов революции». Ни о какой идейной близости речи не шло: «уклонисты» были в этом смысле как раз противниками Льва Давидовича, скорее уж более близкими к Бухарину, даже еще правее. Но идеология, похоже, уже никого не волновала. Троцкий боролся со Сталиным, в случае победы реставрация Мдивани и его команды в Тифлисе стала бы реальностью, а потому глупостями типа нюансов трактовки марксизма никто себе голову не морочил. Вместе с Троцким и проиграли. После чего, как водится, пошли на поклон к Кобе. Который мстить опять не стал. Хотя, разумеется, не отказал себе в удовольствии вывалять бедолаг в дегте на потеху всей партии. «Никаких разногласий по национальному вопросу с партией или с Лениным у меня никогда не было, – заявил он. – Тов. Ленин упрекал меня в том, что я веду слишком строгую организационную политику в отношении грузинских полунационалистов, полукоммунистов типа Мдивани, что я «преследую» их. Однако дальнейшее показало, что так называемые «уклонисты», лица типа Мдивани, заслуживали куда более строгого отношения к себе, чем это я делал. Последующие события показали, что «уклонисты» являются разлагающейся фракцией самого откровенного оппортунизма… Ленин не знал и не мог знать этих фактов, так как болел, лежал в постели и не имел возможности следить за событиями». Однако, попинав, простил и опять трудоустроил. «В 1929-м, после окончательного разгрома «левых», – писал уже в 1937-м, похоже, с толикой злорадной обиды Лев Давидович, – Буду Мдивани, в числе других сломленных и усталых стариков, отошел от оппозиции… От оппозиции отошел и Окуджава.