Array Сборник статей - Отечественная война 1812 года. Неизвестные и малоизвестные факты

Собственноручную копию этой басни Крылов отправил жене Кутузова, а та переслала мужу. В армии она имела огромный успех. А. И. Михайловский-Данилевский сообщает, что при ее чтении «воздух потрясался от восклицаний гвардии».

Сразу же после басни в «Сыне Отечества» была помещена реляция Кутузова Александру I о сражении на реке Черешня 6 октября 1812 года, она должна была служить как бы наглядной иллюстрацией к тексту Крылова. Но, донося об одержанной победе, Кутузов, как это почти всегда он делал в своих донесениях, преувеличивает собственные успехи. Решительной победы, о которой он сообщает царю, в тот день одержано не было. Сам главнокомандующий, задействовав далеко не все имеющиеся в наличии силы, отдал приказ о прекращении преследования неприятеля, не выполнив стоящей перед ним задачи – окружить и уничтожить конницу Мюрата. В этом отношении официальные донесения Кутузова мало чем отличались от басен Крылова. Но… это было время Кутузова, все, что он ни делал, казалось хорошо и правильно, именно ему предназначалась роль «прогнать супостата».

Историки, утверждающие, что Кутузов действительно стремился защищать Москву, не испытывают недостатка в источниках. Но это либо публичные заявления самого Кутузова, «что он скорее ляжет костьми, чем допустит неприятеля к Москве», либо его официальные письма к военачальникам. Меж тем действия Кутузова свидетельствуют о том, что он, видимо, с самого начала понимал, что Москва будет сдана. Вопрос заключался лишь в том, сможет ли он ее сдать без боя или же придется давать сражение. Но в любом случае – для него это было очевидно – театр военных действий и дальше будет перемещаться на восток. Лучшим свидетельством этому является письмо Кутузова к дочери от 19 августа: «Я твердо верю, что с помощью Бога, который никогда меня не оставлял, поправлю дела к чести России. Но я должен сказать откровенно, что ваше пребывание возле Тарусы мне совсем не нравится. Вы легко можете подвергнуться опасности, ибо что может сделать женщина одна, да еще с детьми; поэтому я хочу, чтобы вы уехали подальше от театра войны. Уезжайте же, мой друг! Но я требую, чтобы все сказанное мною было сохранено в глубочайшей тайне, ибо если это получит огласку, вы мне сильно навредите».

Кутузов, видимо, с самого начала понимал, что не одна только армия решит исход войны, ибо после Смоленска она приобрела народный характер. Следовательно, участие армии в боевых действиях по мере продвижения противника в глубь страны становится все менее необходимым. В 1812 году Кутузов дал гораздо меньше сражений, чем мог бы, и чем от него ждали. Однако была причина – между ним и русским народом установилось какое-то особое взаимопонимание, фактически позволившее ему разделить тяжесть войны между армией и народом. Народ не только простил ему оставление Москвы, но и увидел в этом особую хитрость. Так, поэт И. А. Кованько в бодрой солдатской песне утверждал:

Разумеется, народный характер войны понимал не только Кутузов. Но он видел в этом особую прагматику. Во всех предшествующих войнах, со времен Смуты, народ как бы не существовал, как бы вообще ни в чем не участвовал. Кутузов практически перевернул это представление на деле, а не на словах, превратив народ в активно действующую боевую силу, стараясь, что греха таить! – по возможности прятать за его плечами армию. Сложилась парадоксальная ситуация: не армия защищала народ, а народ спасал армию.

Подобная тактика профессиональным военным казалась проявлением чудовищного непрофессионализма. Александр I не переставал требовать от главнокомандующего перехода к решительным действиям. В своих рескриптах на его имя царь с раздражением обращал его внимание на то, что он мог бы «с выгодою атаковать неприятеля <���…> и истребить оного». Недовольство царя передавалось царедворцам и высшему командному составу. Обвинение Кутузова в бездеятельности и лени стало почти общим местом. Кутузов реагировал со спокойствием человека, уверенного в своей правоте: «Наши молодые горячие головы негодуют на старика, что я удерживаю их порывы. Они не обращают внимания на обстоятельства, которые делают гораздо более, нежели сколько могло бы сделать наше оружие».

И опять-таки Крылов, который еще недавно упрекал в басне «Кот и повар» русское командование за бездействие, тут со свойственным ему чутьем понял глубокую правду Кутузова и встал на его защиту. Его ответом на обвинения Кутузова в бездействии стала басня «Обоз». В ней две лошади – «конь добрый» и «лошадь молодая» – спускают с горы обоз с горшками. Первый идет не спеша и успешно довозит хрупкий груз до цели. Вторая издевается над его осторожностью. Однако как только доходит до дела, хвастливая лошадь вместе с обозом оказывается в канаве.

Эта басня, опубликованная в одном из ноябрьских номеров «Сына Отечества», была написана не позже октября 1812 года и, возможно, связана с двумя знаменитыми сражениями при Тарутине (6 октября) и при Малоярославце (12 октября). Оба сражения, несмотря на то, что Кутузов выдал их за собственную победу, оказались безрезультатными для русской армии и позволили Наполеону начать организованное отступление из Москвы. Это произошло во многом из-за «промедлений» и «нерешительности» Кутузова, который, скорее всего, вообще не видел в них смысла. Но именно в связи с ними обострились нападки на главнокомандующего со стороны так называемой генеральской оппозиции, негласно поддерживаемой царем. Это им ответил Крылов своей басней, завершающейся моралью:

В этих словах, возможно, заключался намек на самого Александра I, который пытался лично командовать войсками под Аустерлицем в 1805 году. Современники хорошо помнили, не только каким чудовищным разгромом для русской армии закончилась битва, но и что Кутузов, формальный главнокомандующий, был против сражения. Но царь, во что бы то ни стало стремящийся помериться силами с Наполеоном, настоял на своем. Результат был такой же, как в басне с молодой лошадью:

Басни Крылова сыграли, быть может, еще недооцененную роль в мифологизации Кутузова как народного полководца. Их воздействие на общественное мнение было тем более велико, что Крылов со свойственным ему народным чутьем улавливал настроения русских солдат и офицеров. Он лишь формулировал то, что думали и чувствовали рядовые участники событий. С военно-исторической точки зрения это не соответствовало реальному ходу событий, а с нравственной – порождало несправедливость в отношении к предшественнику Кутузова Барклаю де Толли. Позже роман Толстого еще больше усилит созданный баснями Крылова миф.