Маруся Климова - Растоптанные цветы зла. Моя теория литературы

Что касается учеников Лотмана, то тут дело не только в их количестве, хотя и оно слегка зашкаливает. В конце концов, университетские аудитории вмещают в себя достаточно много мест. Однако все ученики Лотмана, которых я когда-либо видела, были отмечены печатью какого-то в высшей степени специфического и уникального идиотизма. Поневоле начинаешь думать, что именно эта черта была главной и в личности их учителя.

Сколько раз, когда что-либо особенно близкое и дорогое мне входило в моду, у меня было ощущение, будто меня обокрали. И в самом деле, это не так легко пережить. Тем не менее модная вещь, действительно, больше не принадлежит отдельному человеку, а как бы переходит в общественное достояние. Поэтому по-настоящему одеться – в прямом и переносном смысле – может только тот, кто одевается по моде. Все остальные слишком обнажены, так как не способны спрятать от посторонних глаз свои индивидуальные пристрастия, социальное положение и уровень доходов. И, между прочим, если кто-то не в состоянии скрыть свой ум, это тоже выглядит крайне неприлично. Иногда, правда, все это смотрится довольно трогательно.

В новостях промелькнула информация, что по результатам какого-то там очередного опроса американцы были названы самой невоспитанной нацией. В связи с чем я вспомнила, как мои знакомые, посетив далеко не самый дешевый ресторан в Нью-Йорке, получили порцию мяса без ножей и по бутылке пива без стаканов. А после того, как они попросили стаканы и ножи, официант не мог скрыть своего совершенно искреннего изумления. Так вот, на мой взгляд, этот случай как раз ясно показывает, что в Америке уже давно существует своя самобытная культура, и возмущаться или иронизировать по ее поводу – это все равно, что недоумевать, почему на Востоке принято сидеть на полу и есть палочками. А в каком-то смысле, и хуже. Гораздо хуже!

То же самое можно сказать и о литературе. Некоторые книги, которые многим людям, считающим себя чрезвычайно начитанными и утонченными, кажутся совсем грубыми и простыми, в действительности далеко не так просты.

В последнее время мне довольно много приходится работать. Работать и отказывать себе буквально во всем. Порой я сама себе начинаю напоминать какого-то безумного фанатичного аскета. Проблема только в том, что я не вижу никаких перспектив для подобного рода существования, поскольку не рассчитываю угодить в рай, в который просто не верю. Хотя слово «верю» тут не очень подходит. Правильнее было бы сказать: я очень надеюсь, что никакого рая нет. Так как нисколько не сомневаюсь, что если бы загробный мир существовал, то он был бы устроен столь же просто, как и посюсторонний. А это значит, что кюре, отказавшийся отпевать Селина, обязательно должен получить поощрение от начальника, только на сей раз сидящего на небесах. Все, конечно, может быть. Однако будем надеяться, что никакого рая нет.

Прочитала тут, что энтузиастам, борющимся за объединение христианских церквей, до сих пор приходится сталкиваться с какими-то неимоверными сложностями. Интересно, с какими проблемами им приходится иметь дело? Со стороны никаких препятствий, вроде, не наблюдается. Все церкви и религии давно смешались в однообразную серую массу, так что с этой точки зрения их окончательное слияние вполне можно назвать уже свершившимся фактом. Может быть, не удается утрясти какие-то формальности?

А стержень для подобного объединения у религий был всегда. Главное – это полное отсутствие какой-либо тайны и мистики. Ну, и еще безграничная простота. Ведь если вдуматься, что обычно должен делать верующий? Ходить в церковь, кланяться, водить рукой ото лба к пупку и от одного плеча к другому, не употреблять в пищу определенного набора продуктов в какие-то периоды времени. Он может также приобрести себе билет до какого-нибудь отдаленного населенного пункта, слетать туда, походить там кругами, поднять с земли камень и бросить его в столб, олицетворяющий мировое зло… Однако в этих действиях нет абсолютно ничего такого, чего не мог бы сделать практически любой человек. Более того, многое из перечисленного мною вполне может совершать и робот, которому достаточно загрузить в память перечень продуктов, обладающих некоторым набором признаков, к каковым он не должен прикасаться в течение определенных промежутков времени, или же запрограммировать его на хождение кругами. У меня сейчас дома висит электрический счетчик, который сам переключается на подсчет затраченных мной киловатт днем и в ночные часы; при этом он способен даже подстроиться под переходы на летнее и зимнее время, а ведь в него вмонтировано всего лишь элементарное реле, а не современный компьютер. Тем не менее, несмотря на очевидную, доступную и несложному механизму простоту осуществленных им действий и манипуляций, любой человек, вернувшийся из Вифлеема или же Мекки, почему-то считает себя приблизившимся или даже прикоснувшимся чуть ли не к разгадке всех тайн бытия. Мало того, он начинает испытывать что-то вроде чувства превосходства над окружающими, включая тех, кто реально способен сделать нечто не совсем обычное и непонятное многим людям, в том числе сочинить программу для робота, заставляющую его ходить кругами и собирать с земли камни. Вот эта запредельная простота и пренебрежение практически всем, что способно хоть немного тронуть воображение любого нормального человека, меня больше всего и поражает в религиозных людях. Я специально заостряю внимание именно на поступках и действиях, а не на словах, так как произнести фразу «я верю в бога» или же «я люблю бога» даже проще, чем поднять с земли камень – для этого и нагибаться не надо.

Между тем известно, что даже такой одиозный атеист, как Сталин, прежде чем предпринять карательные меры против Мандельштама, считал своим долгом поинтересоваться у людей, которых он считал посвященными в тонкости литературного ремесла, является тот мастером или же нет. То есть Сталин был совсем не чужд определенной мистики по отношению к способности того или иного человека создать нечто не совсем ординарное и близкое к совершенству. А именно такую способность и называют обычно мастерством. Я не слишком высокого мнения о сверхъестественных свойствах поэзии. Но и я понимаю, что написать стихотворение, вызывающее восхищение пусть и не у тебя самого, а у кого-то другого, тем более, кое-что знающего и посвященного, несоизмеримо сложнее, чем несколько раз обойти вокруг столба и потом запустить в него камнем. Хоть небольшая, но какая-то тайна или загадка в таком стихотворении присутствует. Однако у религиозных людей, в отличие от того же Сталина, подобное мистическое чувство по отношению к личностям, способным создать нечто такое, что невозможно разложить на последовательность банальных телодвижений и перемещений в пространстве, отсутствует начисто. Поэтому они с такой бесцеремонностью и вторгаются практически во все сферы, включая те, где заведомо ничего не смыслят, и им абсолютно все равно, кого поучать и наставлять «на путь истинный», кого они перед собой видят: известного политика, художника, программиста, генетика, астронома или даже нобелевского лауреата по физике.