Николай Усков - Неизвестная Россия. История, которая вас удивит

И тем не менее при всех атрибутах олигархии Судная грамота XV века, ставшая вершиной новгородской юридической мысли, в первой же статье формулирует вполне эгалитарное правило новгородского судопроизводства: «Судите всех равно, как боярина, так и житьего, так и молодчего человека». Характерно, что в новгородских землях существовало относительное равноправие даже между мужчинами и женщинами как в вопросах наследования, распоряжения имуществом, так и в доступе к образованию и политической деятельности. Например, последней посадницей Новгорода, не юридически, но фактически являлась женщина – Марфа Борецкая. Равенство всех перед законом стало несомненным новаторством Новгорода на фоне все более иерархического и в целом мужского общества тогдашней Руси.

Республиканский Новгород вообще сильно контрастировал с другими городами, которые являлись скорее вотчинами князей или бояр, по крайней мере в период, последовавший за распадом Киевской Руси. Новгородцы, напротив, называют Господин Великий Новгород «своей отчиной», считают себя хозяевами и земли, и судьбы. Такова была «правда Новгородьская», то есть одновременно и порядок, и справедливость новгородского политического устройства.

Это обстоятельство заставляет нас серьезнее отнестись к другому фактору новгородской истории, который, пожалуй, сыграл не менее важную роль, чем отдаленность от Киева. Речь идет об экономическом могуществе его населения, чему немало способствовала прежде всего международная торговля, промыслы, ремесла и развивающаяся сфера услуг, вроде появления нужды в таких профессиях, как парикмахер. Важно, что в новгородских землях право земельной собственности вовсе не стало привилегией высшего служивого класса, как в «материковой» Руси; здесь были многочисленны индивидуальные крестьянские собственники – мелкие землевладельцы; источники называют их «земцами» (так это слово впервые входит в наш язык). Часто земля обрабатывалась своего рода артелью собственников в складчину.

Экономические интересы населения, в частности, были призваны защищать договоры или «ряды» с приглашенными князьями. Они существовали уже в XII веке, но дошли до нас только из XIII столетия. Новгород бдительно следил за тем, чтобы князья не могли использовать политическую власть для перераспределения собственности в свою пользу или монополизации экономики, что являлось главной бедой остальной России. Да, формально князь был в Новгороде высшей властью, но отправлял свои полномочия не самодержавно, а с согласия выборного посадника: «Без посадника ти, княже, суда не судити, ни волостей раздавати, ни грамот ни даяти».

Характерно, что князь, согласно «рядам» второй половины XIII века и вплоть до 1471 года, имел право участвовать в торговле с иностранцами только через новгородских посредников. Он не мог ни затворять немецкого двора, ни ставить к нему своих приставов. Таким образом, князь был изолирован от международной торговли, но и в вопросах землепользования он был скован по рукам и ногам: ему, его жене и слугам запрещалось заводить села и слободы, а также принимать людей в личную зависимость. Ключевский метко называет новгородского князя «наемным военным сторожем города и его торговли». Псковская летопись так говорит об одном князе XV века – «воевода, князь кормленый, о ком было им стояти и боронитеся». Какое фундаментальное отличие от любого государя «материковой» Руси – вотчинника и хозяина своей земли! Князь в Новгороде – не господин, а обычный служащий, которого можно лишить должности – выгнать, если он чем-то разозлит горожан или не справится со своими обязанностями.

Так, зимой 1240/41 года из Новгорода был изгнан князь Александр Ярославович, которого сильно позже стали называть Невским – в источниках это прозвище появится только в XV веке. Характерно, что князя прогнали сразу после победы над шведами на той самой Неве в 1240 году. В 1255 году Александру даже пришлось идти ратью на Новгород, чтобы вернуть княжеский стол своему изгнанному сыну, Василию. В 1257 году произойдет новый конфликт, теперь по поводу уплаты дани татарам. Новгородцам, которые на этот раз вступили в сговор с самим Василием, Александр «овому носа урезаша, а иному очи вынимаша». Такие факты в биографии воображаемого спасителя Новгорода не могут не вызывать вопросов.

Дело в том, что Александру суждено было превратиться в одну из самых мифологизированных фигур русской истории так, что его реальную жизнь уже почти невозможно себе представить. Немецкому профессору Фритьофу Беньямину Шенку понадобилось почти 600 страниц, чтобы распутать все мифологические конструкции, сложившиеся вокруг имени Александра, начиная с первого его жития и до наших дней.

Еще в XIII веке отношение новгородцев к Александру было скорее критическим. В договоре 1264 года с его преемником Ярославом Ярославовичем город предписывал: «А что, княже, брат твой Александр деял насилие на Новегороде, а того ся, княже, отступи».

Да, в Новгородской Первой летописи старшего извода, относящейся к XIV столетию, фигурируют и «Невская битва» 1240 года, и «Чудское побоище» 1242 года. Правда, едва ли в череде бесконечных стычек с немцами, «свеями», «мурманями», «сумью», «емью», «медвежанами», «юрьевцами», «вельядцами» и прочими мы бы обратили внимание на эти две победы князя, если бы не воспринимали их сквозь призму грандиозного политического мифа о великом защитнике земли Русской.

Так, Невская битва не упомянута ни в одном шведском источнике, и скорее всего являлась мелким приграничным столкновением, каковых между шведами и новгородцами было немало. Вопросы вызывает и «Чудское побоище» 1242 года. Из западных источников оно известно лишь Ливонской рифмованной хронике XIII века. Она сообщает о двадцати убитых и шести пленных рыцарях. Для сравнения: Новгородская первая летопись XIV века указывает, что немцы потеряли четыреста убитыми и пятьдесят пленными. Так или иначе «Чудское побоище» вовсе не остановило «натиск немцев на восток», как утверждала советская историография. Конфликты с Тевтонским орденом продолжатся. Лишь после Раковорской битвы 1268 года и неудачной осады Пскова 1269 года можно говорить о стабилизации границы между Новгородом и орденом, по крайней мере на тридцать ближайших лет. Правда, имена участвовавших в этих события русских военачальников едва ли кому-то интересны сегодня. Все они оказались в тени Александра Невского.

За свою виртуальную жизнь Александр Ярославович сменил множество имиджей. Он побывал «солнцем Суждольским», то есть местно чтимым святым, погребенным в Рождественском монастыре Владимиро-Суздальской земли, защитником исконных вольностей Новгорода и Пскова от внешнего супостата, почти одновременно родоначальником московских Рюриковичей и их великого княжения, который с небес благословил Москву на возвращение своей «отчины» в Новгороде. Из регионального святого, то ли суздальского, то ли новгородского Александр именно в Москве превращается в «солнце земли Русской» и защитника православной веры, параллельно он почитается и как благочестивый монах Алексей-чудотворец, чтобы, наконец, стать небесным покровителем Санкт-Петербурга и великим предтечей Петра.