Николай Усков - Неизвестная Россия. История, которая вас удивит

Староверов часто называют русскими протестантами, говорят об их этическом учении в категориях «духа капитализма» Макса Вебера. Сходство обнаруживается действительно немалое, хотя одно отличие все же не стоит упускать из виду. Если протестантизм был результатом многовековой эволюции вероучения, то староверие сформировалось под давлением жестких обстоятельств почти мгновенно и являлось не столько доктринальной, сколько социальной альтернативой всему порядку русской жизни. Староверие фактически откололось от государства и выработало модель жизни, абсолютно не вписывающуюся в господствующую этатистскую этику. В результате оно оставалось редким источником частной инициативы в стране, где все было придавлено громадой государственной машины. Неудивительно, что староверие сумело найти свой путь в рамках капиталистической экономики раньше, чем кто бы то ни было в России осознал ее преимущества. Ведь в капиталистическом предпринимательстве востребованы не трусость, лояльность и смирение, а смелость, напористость, изобретательность, смекалка, ответственность и трудолюбие.

Любопытно, что староверы в целом оставались достаточно аполитичны. В бунтах Степана Разина или Емельяна Пугачева, конечно, участвовали раскольники, но эти движения не имели конфессиональной окраски. И позднее староверов трудно заподозрить в симпатиях к либерализму. Политизация некоторых представителей староверческой буржуазии начнется только в XX веке и проявится уже в ходе революции 1905 года, но едва ли они отражали интересы всей массы старообрядцев. Тем не менее денежная элита староверия, очевидно, оказалась готова к восприятию новых эстетических и политических идей быстрее, чем их коллеги по классу буржуазии. Иначе не финансировали бы миллионеры-старообрядцы современное, в том числе радикальное, искусство и не поддерживали бы эсеров и социал-демократов в противостоянии с консервативным Санкт-Петербургом. Один Савва Морозов, фабрикант и главный спонсор Московского Художественного театра, передал эсдекам несколько миллионов рублей. Без старообрядца Морозова не было бы «Искры» и других большевистских газет.

Жажда обновления всей системы русской жизни вовсе не была самоубийственной. Сказывалась веками воспитанная способность к формированию собственной точки зрения, умение принимать решения, которые выглядели подчас сумасбродно и экстравагантно, но были весьма тонко просчитаны. Капиталисты-староверы руководствовались вполне прагматическими задачами ослабления позиций самодержавия и тесно связанной с ним петербургской финансово-промышленной группы. Опираясь на административный ресурс, петербургские предприниматели весьма успешно теснили московскую, поволжскую и уральскую буржуазию, по преимуществу староверческую. Разумеется, никто из капиталистов-староверов не предполагал, что маргинальные социалистические организации способны на что-то большее, кроме создания фоновых шумов. А эти шумы – взрывы, стачки и баррикады – нужны были для перераспределения административного ресурса в интересах московских капиталов. Они стремились добиться контроля над бюджетом, законотворчеством, а затем и правительством через выборную Думу, тем самым ослабить своих петербургских конкурентов и развернуть правительственную политику в собственных интересах. Николай Мешков, владелец крупного торгового пароходства в Волжско-Камском бассейне, гласный Пермской городской думы и основатель Пермского университета, заявлял: «Самодержавие надо валить, оно нам мешает». Так прежний раскол с царством антихриста был переведен на язык политэкономии.

Правда, в массе своей староверие было не про политику, а про сохранение себя. И, надо сказать, староверам это удавалось лучше, чем кому бы то ни было еще. Во всяком случае, из всех классов прежней России только старообрядцы сумели сохранить собственную идентичность даже в советское время.

При строительстве олимпийских объектов в Сочи правительство Российской Федерации мало с кем считалось – оно выселяло людей, сносило целые районы, арестовывало экологов. Ничего не смогли сделать только с небольшим староверческим кладбищем в Имеретинской низменности, которое так и осталось на своем историческом месте, оказавшись в результате прямо под факелом Олимпиады. Это кладбище было основано старообрядцами-некрасовцами. В XVII веке донские казаки во главе с атаманом Игнатом Некрасовым бежали от никониан в Турцию, а в начале XX века вернулись и поселились в Новороссии, в частности в Имеретинской бухте, в надежде, что отныне смогут жить на родине спокойно и безмятежно. Но так здесь, видимо, не получается. От человека у нас снова и снова требуется терпение, как его понимали староверы, то есть несгибаемое упорство в борьбе за право оставаться самим собой. В Сочи староверы одержали очередную победу, какую уже по счету.

Екатерина Великая правила Российской империей дольше всех – 34 года [2], хотя не имела никаких прав на престол. Современники называли события 1762 года «революцией», так о них, например, пишет участница заговора и подруга Екатерины, княгиня Дашкова. В результате этой «революции» власть над 18-миллионным русским народом перешла к принцессе Софье Августе Фредерике фон Анхальт-Цербст, а ее муж, внук Петра Великого, был убит. 34 года отечественной истории – это почти половина советского периода – невозможно игнорировать, поэтому Екатерина всегда занимала в массовом историческом сознании существенное место. Впрочем, отношение к ней было неоднозначным. Немецкая кровь, убийство мужа, многочисленные романы, вольтерьянство – все это мешало восторгаться императрицей самозабвенно, cо всей патриотической дурью. Эту неловкость прекрасно передал Пушкин в одном незаконченном стихотворении:

Екатерина действительно лишена аскетического героизма Петра Великого – он-то, по расхожей легенде, умер, простудившись при спасении простых моряков из ледяной воды. На самом деле никого царь не спасал, а просто давно страдал от совершенно негероической уремии, усугубленной алкоголизмом. Петр уходил из жизни долго и мучительно. По свидетельству современников, он кричал несколько дней подряд так громко, что шарахались даже прохожие на улице. На этом фоне обычная для интеллектуала смерть от инсульта, пусть и в нужнике, выглядит скорее подарком судьбы, которая неизменно была благосклонна к Екатерине, не подвела ее и в последнюю минуту. Стульчаком императрице, как говорят, служил трон польских королей, что несколько компенсирует неэлегантность ситуации, хотя, признаться, звучит маловероятно. Обнаруженная слугами Екатерина так и не пришла в сознание. Она скончалась через 36 часов, лежа на матрасе, который расстелили на полу ее спальни.